Священномученики Василий Соколов, Христофор Надеждин и Александр Заозерский, Макарий (Телегин) и Сергий Тихомиров

Священномученики Василий Соколов, Христофор Надеждин и Александр Заозерский, преподобномученик Макарий (Телегин) и мученик Сергий Тихомиров

Вес­ной 1922 го­да на­ча­лось но­вое по­сле 1918 го­да го­не­ние на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь, ко­то­рое по за­мыс­лу без­бож­ных вла­стей ра­ди устра­ше­ния ду­хо­вен­ства и ве­ру­ю­щих долж­но бы­ло обя­за­тель­но окон­чить­ся каз­ня­ми. По­во­дом долж­но бы­ло по­слу­жить со­про­тив­ле­ние ду­хо­вен­ства изъ­я­тию цер­ков­ных цен­но­стей вне за­ви­си­мо­сти от то­го, бу­дет ли ока­за­но со­про­тив­ле­ние или не бу­дет: ни­что не дей­ству­ет так устра­ша­ю­ще, как казнь неви­нов­ных, ка­ки­ми и бы­ли об­ви­ня­е­мые – мос­ков­ские про­то­и­е­реи Ва­си­лий Со­ко­лов, Хри­сто­фор На­деж­дин и Алек­сандр За­озер­ский, иеро­мо­нах Ма­ка­рий (Те­ле­гин) и ми­ря­нин Сер­гий Ти­хо­ми­ров.

Свя­щен­но­му­че­ник Ва­си­лий ро­дил­ся 24 июля 1868 го­да в се­ле Ста­рая Сло­бо­да Алек­сан­дров­ско­го уез­да Вла­ди­мир­ской гу­бер­нии в се­мье диа­ко­на Алек­сандра Со­ко­ло­ва. В 1882 го­ду Ва­си­лий окон­чил Пе­ре­слав­ское ду­хов­ное учи­ли­ще, в 1888-м – Вифан­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию и был на­зна­чен учи­те­лем цер­ков­но­при­ход­ской За­ку­беж­ской шко­лы в Алек­сан­дров­ском уез­де, ко­то­рая вско­ре, бла­го­да­ря его уси­ли­ям, ста­ла од­ной из об­раз­цо­вых в епар­хии, с об­шир­ной биб­лио­те­кой для вне­класс­но­го чте­ния.
16 де­каб­ря 1890 го­да Ва­си­лий Алек­сан­дро­вич был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка к Хри­сто­рож­де­ствен­ской церк­ви се­ла Пу­стое Рож­де­ство Пе­ре­слав­ско­го уез­да Вла­ди­мир­ской гу­бер­нии. Во все вре­мя слу­же­ния в се­ле – с 1891-го по 1906 год – отец Ва­си­лий был за­ве­ду­ю­щим и за­ко­но­учи­те­лем цер­ков­но­при­ход­ской шко­лы.
«Хо­ро­шо жи­лось ба­тюш­ке от­цу Ва­си­лию, свя­щен­ни­ку се­ла Пу­сто­го Вла­ди­мир­ской епар­хии, так хо­ро­шо жи­лось, что луч­ше и быть не на­до. Пер­вое де­ло, бла­го­сло­вил его Гос­подь счаст­ли­вым су­пру­же­ством, – пи­сал он в опуб­ли­ко­ван­ных им в жур­на­ле «Стран­ник» вос­по­ми­на­ни­ях уже по­сле то­го, как со смер­тью су­пру­ги-по­мощ­ни­цы жизнь его рез­ко из­ме­ни­лась. – Вто­рое же де­ло, бла­го­сло­вил Бог от­ца Ва­си­лия слу­жеб­ны­ми успе­ха­ми и ма­те­ри­аль­ным до­стат­ком. Немно­го по­слу­жил во иере­ях отец Ва­си­лий в сво­ем ма­лень­ком при­хо­де, но мно­го­го до­стиг он. До­воль­ные при­хо­жане го­во­ри­ли: “И нет-то луч­ше на­ше­го ба­тюш­ки – что про­по­ве­ди ска­жет, что по­ряд­ки ве­дет, да по все­му!” Храм Бо­жий при неусып­ных за­бо­тах свя­щен­ни­ка со­дер­жал­ся все­гда в по­до­ба­ю­щем бла­го­ле­пии и бес­пре­рыв­но по­нов­лял­ся и бла­го­укра­шал­ся.
Не оби­дел Гос­подь счаст­ли­вых су­пру­гов и потом­ством. За две­на­дцать лет су­пру­же­ства они име­ли ше­сте­рых де­тей. Дет­ки рос­ли здо­ро­вые, хо­ро­шие, ра­дуя и уте­шая сво­их ро­ди­те­лей, ду­ши в них не ча­яв­ших. По­нят­но, что мно­го и за­бот, и хло­пот за­да­ва­ли де­ти ба­тюш­ке с ма­туш­кой, но по­след­ние не уны­ва­ли и не роп­та­ли на свою до­лю. Под­бод­ряя один дру­го­го в тру­дах, они не ща­ди­ли ни сил, ни здо­ро­вья, лишь бы де­ти бы­ли во всех от­но­ше­ни­ях до­воль­ны и ис­прав­ны.
Быст­ро и неза­мет­но, как во­да в ши­ро­кой мно­го­вод­ной ре­ке, тек­ла их жизнь по за­ве­ден­ной ко­лее жи­тей­ской су­е­ты, тре­вог и за­бот, в по­сто­ян­ной смене ра­до­стей и пе­ча­лей. Со­зна­вал отец Ва­си­лий, что не мо­жет так глад­ко жизнь ид­ти. Ска­за­но: “В ми­ре скорб­ны бу­де­те”, – и неда­ром, ко­неч­но, ска­за­но. Не ми­но­вать скор­бей, как спо­кой­но­му мо­рю не ми­но­вать бу­ри. Опас­на и страш­на бу­ря по­сле дол­го­го бла­го­при­ят­но­го за­ти­шья. Тяж­ки и скор­би для непри­выч­ных к ним, осо­бен­но по­сле дол­гой без­мя­теж­но-счаст­ли­вой жиз­ни. “Хоть бы крест ка­кой по­слал нам Гос­подь на ис­пы­та­ние, – втайне мо­лил­ся ба­тюш­ка, – не очень бы тя­же­лый, а чтобы не за­бы­ва­лись мы, пом­ни­ли о зем­ном уде­ле че­ло­ве­че­ском”.
Осень две­на­дца­то­го го­да свя­щен­но­слу­же­ния от­ца Ва­си­лия вы­да­лась весь­ма бла­го­при­ят­ная, но в до­ме от­ца Ва­си­лия все бы­ли на­стро­е­ны да­ле­ко не на ве­се­лый лад. Сле­зы сто­я­ли у всех в гла­зах. Де­ло в том, что сам до­мо­хо­зя­ин за­бо­лел ти­фом – та­кой бо­лез­нью, с ко­то­рой шут­ки пло­хи. Ко­неч­но, это в до­ме хо­ро­шо по­ни­ма­ли, тем бо­лее что и мест­ный врач не скры­вал се­рьез­но­сти по­ло­же­ния боль­но­го. Рас­че­ты на ор­га­низм от­ца Ва­си­лия бы­ли со­мни­тель­ны. По­то­му и об­ра­ти­лись все с сер­деч­ной моль­бой к Гос­по­ду, да воз­двигнет си­лою Сво­ею боль­но­го со смерт­но­го од­ра. Мо­ли­лись при­хо­жане о сво­ем бо­ля­щем от­це ду­хов­ном, ис­кренне про­ся из­бав­ле­ния от смерт­ной опас­но­сти: яр­ко ска­за­лась окреп­шая уже при­вя­зан­ность па­со­мых к сво­е­му ду­ше­пас­ты­рю. Мо­ли­лись креп­ко род­ствен­ни­ки от­ца Ва­си­лия, со­чув­ствуя всем серд­цем труд­но­му его по­ло­же­нию и по­ло­же­нию его се­мьи и внут­ренне со­дро­га­ясь при мыс­ли о пе­чаль­ном кон­це бо­лез­ни. Мо­ли­лись де­ти-ма­лы­ши, вы­стро­ив­шись пе­ред бож­ни­цей и усерд­но кла­ня­ясь в зем­лю.
Но тя­же­лее всех при­шлось ма­туш­ке Ила­рии. Не жа­лость, а ужас ка­кой-то охва­тил и сжал ее серд­це, как тис­ка­ми. Нет и слез, и мо­лит­ва не идет на ум, не на­хо­дит она ни в чем об­лег­че­ния, успо­ко­е­ния.
– Гос­по­ди, да что же это бу­дет с на­ми, – в от­ча­я­нии го­во­ри­ла ма­туш­ка от­цу Ва­си­лию. – Хоть бы ма­лень­ко по­жа­лел ты ме­ня и де­тей. Смот­ри-ка, ведь мы как му­хи осен­ние бро­дим по до­му.
– Что же я по­де­лаю, – от­ве­чал ба­тюш­ка. – Вид­но, то­го сто­им, то­го за­слу­жи­ли, чтобы стра­дать. Мо­жет, и уме­реть при­дет­ся; не скрою: мне очень труд­но.
– За­чем же ты ду­ма­ешь о смер­ти? Ты ду­май о жиз­ни, – по­про­бо­ва­ла вдох­но­вить ма­туш­ка му­жа. – Кто же рас­тить, кор­мить де­тей бу­дет? Что я од­на с ни­ми по­де­лаю?!
– А ты по­го­ди еще со­кру­шать­ся рань­ше вре­ме­ни. Вот умру, так на­пла­чешь­ся, на­го­рю­ешь­ся. Ко­му-ни­будь да на­до на­ча­ло де­лать, не сго­во­ришь­ся уме­реть в один час. А жить-то как без ме­ня? Про­жи­вешь, Бог даст: ста­нешь про­свир­ней здесь, ну и про­кор­мишь­ся.
– Бог с то­бой, что ты это го­во­ришь.
Боль­ше и ду­ху не хва­ти­ло раз­го­ва­ри­вать с боль­ным у ма­туш­ки. Не вы­шла, а вы­бе­жа­ла она от боль­но­го и за­ли­лась го­рю­чи­ми, неутеш­ны­ми сле­за­ми.
Но вдруг сре­ди са­мо­го пла­ча ма­туш­ку осе­ни­ла ка­кая-то мысль, точ­но при­шло ей на ум вер­ное сред­ство по­мочь бе­де сво­ей. Она на­пра­ви­лась к бож­ни­це, скло­ни­лась там на ко­ле­ни пред об­ра­за­ми и ста­ла го­ря­чо-го­ря­чо мо­лить­ся. Не обык­но­вен­ны­ми, за­учен­ны­ми мо­лит­ва­ми мо­ли­лась она, но са­ма сла­га­ла свою скорб­ную мо­лит­ву, как уме­ла.
“Гос­по­ди, под­ни­ми же его, – го­во­ри­ла она, – да­руй ему ис­це­ле­ние. Знаю, что я не стою Тво­ей ми­ло­сти, не за­слу­жи­ла ее. По­мо­ги мне по ми­ло­сер­дию Сво­е­му, по че­ло­ве­ко­лю­бию. Ты, Гос­по­ди, ви­дишь мою бес­по­мощ­ность, зна­ешь луч­ше ме­ня го­ре мое и нуж­ду мою. Не оставь ме­ня горь­кой вдо­вой, а де­тей си­ро­та­ми. Что с ни­ми бу­ду де­лать я? Ку­да де­нусь, чем про­пи­таю и как устрою? Неуже­ли для то­го Ты дал нам де­тей, чтобы они век свой пла­ка­лись на ни­ще­ту и по­пре­ка­ли нас, ро­ди­те­лей? Со­хра­ни же для бла­га их жизнь от­ца-кор­миль­ца. И ес­ли уж нуж­но по пра­во­су­дию Тво­е­му ко­го-ни­будь из нас взять от­сю­да, то возь­ми ме­ня. Возь­ми ме­ня за него, Гос­по­ди! И я умру с ра­до­стью, умру спо­кой­ная, что не без хле­ба, не без при­зо­ра оста­лись де­ти мои. Ма­терь Бо­жия, Свя­тая За­ступ­ни­ца! При­не­си за ме­ня Свою Ма­тер­нюю мо­лит­ву к Сы­ну Сво­е­му, чтобы внял Он гла­су мо­ле­ния мо­е­го!”
Глу­бо­кие воз­ды­ха­ния, пре­ры­ва­е­мые несдер­жи­ва­е­мы­ми ры­да­ни­я­ми, до­шли до слу­ха боль­но­го.
– Что ты там де­ла­ешь? – спро­сил он.
– Мо­люсь, – от­ве­ча­ла ма­туш­ка. – Од­но, ви­дишь сам, оста­лось – мо­лить­ся. Не на ко­го на­де­ять­ся боль­ше, а Бог все мо­жет. Я, зна­ешь ли, что про­си­ла у Гос­по­да? – чтобы уж луч­ше мне уме­реть, чем те­бе. Ведь, не прав­да ли, так луч­ше бу­дет?
– На­прас­но ты об этом про­си­ла. Ска­за­но: не ис­ку­шай. И про­си­ла, да не по­лу­чишь, ес­ли не из­во­лит Гос­подь: Он и без нас хо­ро­шо ви­дит и зна­ет, что сде­лать с на­ми и что нуж­но нам.
– Я вот по­то­му и про­си­ла, – воз­ра­жа­ла ма­туш­ка, – что ведь, без со­мне­ния, для де­тей бу­дет луч­ше те­бе остать­ся, а мне уме­реть. Не так ли?
– Не так, не так, – нетер­пе­ли­во за­го­во­рил ба­тюш­ка. – Оставь и ду­мать об этом. Что мне, что те­бе уми­рать – оди­на­ко­во пло­хо и не вре­мя. Но это по-на­ше­му, а по-Бо­жьи это, мо­жет быть, и есть са­мое луч­шее для нас и для на­ших де­тей.
Гос­по­ду Бо­гу угод­но бы­ло внять неот­ступ­но­му мо­ле­нию о бо­ля­щем иерее Ва­си­лии. Бла­го­по­луч­но ми­но­вал кри­зис бо­лез­ни, и с на­ча­ла ок­тяб­ря яс­но об­на­ру­жил­ся по­во­рот на вы­здо­ров­ле­ние. Си­лы вос­ста­нав­ли­ва­лись, боль­ной быст­ро по­прав­лял­ся. Ма­туш­ка Ила­рия ног не чу­я­ла под со­бой от охва­тив­ших ее ра­дост­ных чувств по слу­чаю из­бав­ле­ния от гро­зив­шей опас­но­сти. “Не вы­здо­ро­вел, а вос­крес мой отец Ва­си­лий, – ве­се­ло хва­ли­лась она всем, – не знаю, как и Бо­га бла­го­да­рить за это”. Сно­ва во­дво­рил­ся в до­ме преж­ний по­ря­док.
Про­шел год, и опять на­сту­пи­ла осень. Но ка­кою про­ти­во­по­лож­но­стью бы­ла она преды­ду­щей! У от­ца Ва­си­лия за­бо­ле­ла не на шут­ку же­на его, ма­туш­ка Ила­рия, за­бо­ле­ла как-то неожи­дан­но, спер­ва не шиб­ко, а там и со­всем слег­ла. Боль­ная боль­на бы­ла те­лом, но ду­хом бод­ра и этой бод­ро­стью все­ля­ла в окру­жа­ю­щих на­деж­ду, что ско­ро по­пра­вит­ся и под­ни­мет­ся. Но на­деж­ды все не сбы­ва­лись. На­обо­рот, бо­лез­нен­ные при­сту­пы ста­ли тя­же­лее. Ма­туш­ка при­ча­сти­лась и про­си­ла му­жа по­со­бо­ро­вать ее...
По­сле со­бо­ро­ва­ния боль­ная по­чув­ство­ва­ла се­бя зна­чи­тель­но луч­ше, к об­ще­му удо­воль­ствию всех. На дру­гой день по­сле со­бо­ро­ва­ния при­был врач из уезд­но­го го­ро­да, при­гла­шен­ный от­цом Ва­си­ли­ем на кон­суль­та­цию с мест­ным вра­чом. Спра­вед­ли­вость тре­бо­ва­ла ска­зать на­сто­я­щий ди­а­гноз бо­лез­ни без вся­ких при­крас. “У ва­шей же­ны, ба­тюш­ка, мы с то­ва­ри­щем на­шли бо­лезнь пе­че­ни, все дру­гие, рев­ма­ти­че­ские яв­ле­ния про­ис­хо­дят от этой глав­ной бо­лез­ни. Ле­чить ее мы, при­знать­ся вам, за­труд­ня­ем­ся. Так мы ре­ши­ли пред­ло­жить вам немед­лен­но по­ехать в мос­ков­скую кли­ни­ку для со­ве­та с бо­лее све­ду­щи­ми ме­ди­ка­ми”.
В кли­ни­ке, ку­да при­е­хал отец Ва­си­лий, его встре­ти­ли со­чув­ствен­но и бла­го­же­ла­тель­но. По­шли то­роп­ли­вые рас­спро­сы, осмот­ры, вы­слу­ши­ва­ния. При­шел и про­фес­сор, по­смот­рел, по­слу­шал, по­ка­чал го­ло­вой и ска­зал свя­щен­ни­ку, от­ве­дя его в сто­ро­ну:
– Тяж­кое за­боле­ва­ние, ба­тюш­ка, у ва­шей же­ны, мо­жет быть, рак, мо­жет, и дру­гое что, но толь­ко ед­ва ли из­ле­чи­мое. Ду­ма­ет­ся, на­прас­но вы и ее, и се­бя му­чи­ли при­ез­дом сю­да. Впро­чем, ду­хом-то не па­дай­те. Мы еще по­гля­дим. Дай Бог, ес­ли бы ина­че ока­за­лось.
Прав был про­фес­сор в сво­их до­гад­ках. Со­вет кли­ни­че­ских док­то­ров кон­ста­ти­ро­вал рак пе­че­ни у боль­ной, о чем на тре­тий день и бы­ло объ­яв­ле­но от­цу Ва­си­лию.
– Ни­чем мы не мо­жем по­мочь ва­шей су­пру­ге, при­ми­ри­тесь со сво­им по­ло­же­ни­ем. Рак неиз­ле­чим, опе­ри­ро­вать в пе­че­ни нель­зя. Ис­ход один – смерть.
По­мо­лив­шись у мос­ков­ских свя­тынь в Успен­ском и По­кров­ском со­бо­рах, в ча­сов­нях Ивер­ской и Пан­те­ле­и­мо­нов­ской, отец Ва­си­лий тро­нул­ся в об­рат­ный путь.
“Да бу­дет во­ля Твоя, Гос­по­ди, да бу­дет во­ля Твоя!” – мыс­лен­но твер­дил ба­тюш­ка, со стра­да­ни­ем смот­ря на лю­би­мую же­ну, ко­то­рая ле­жа­ла пе­ред ним как пре­крас­ный, но увяд­ший, по­би­тый осен­ним мо­ро­зом цве­ток. “Толь­ко не ли­ши ме­ня, Гос­по­ди, Сво­ей по­след­ней ми­ло­сти и по­мо­щи – до­вез­ти ее жи­вою до­мой, из­бавь от тер­за­ния ви­деть уми­ра­ю­щей в до­ро­ге”.
И Гос­подь, бо­га­тый ми­ло­стью, со­тво­рил по про­ше­нию от­ца Ва­си­лия. Без осо­бых при­клю­че­ний, да­же без боль­ших труд­но­стей до­брал­ся он до­мой в свое се­ло.
Празд­ник По­кро­ва Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы. Тор­же­ствен­но справ­ля­ет­ся служ­ба Бо­жия в хра­ме се­ла Пу­сто­го при мно­же­стве мо­ля­щих­ся. И ви­дят, и слы­шат при­хо­жане, что боль­но неве­сел их ба­тюш­ка, отец ду­хов­ный, глу­бо­кой пе­ча­лью омра­че­но его ли­цо, дро­жит, за­ми­ра­ет, пре­ры­ва­ет­ся то и де­ло его обыч­но звуч­ный го­лос, и по­не­во­ле все на­стра­и­ва­ют­ся на непразд­нич­ный лад. По­мо­лив­шись, все разо­шлись по до­мам. Толь­ко отец Ва­си­лий дол­го еще не вы­хо­дил из хра­ма в тот день. В мо­лит­ве пе­ред Бо­жи­им пре­сто­лом он ис­кал уте­ше­ния сво­е­му смя­тен­но­му серд­цу. В мо­лит­ве к Бо­гу ис­кал он уто­ле­ния сво­им го­ре­стям, ко­то­рые тес­ни­ли ду­шу. Он со­зна­вал, что толь­ко тем и мож­но об­лег­чить свое тя­же­лое иго – ис­крен­но, усерд­но мо­лить­ся и с дет­скою до­вер­чи­во­стью пре­дать се­бя все­бла­гой во­ле Бо­жи­ей, по­мо­щи и за­ступ­ле­нию свя­тых угод­ни­ков. Все зем­ные до­ступ­ные сред­ства к от­вра­ще­нию на­вис­шей бе­ды бы­ли ис­чер­па­ны. Горь­кое вдов­ство для се­бя и тя­же­лое си­рот­ство для де­тей пред­сто­я­ло в са­мом, оче­вид­но, близ­ком бу­ду­щем.
На дру­гой день По­кро­ва к от­цу Ва­си­лию при­е­ха­ли тесть с те­щею, при­е­ха­ла и сест­ра его.
– Да, – рас­суж­да­ли у по­сте­ли боль­ной ее ро­ди­те­ли, – ви­ди­мое де­ло, что раз­вяз­ка близ­ка. Нече­му жить. Вся вы­сох­ла, ку­да что де­ва­лось, толь­ко что ды­шит, и то еле-еле. И от­че­го этот рак у нее за­вя­зал­ся, стран­ное де­ло. Раз­ве уж не от про­шло­год­не­го ли ее го­ре­ва­ния во вре­мя ва­шей бо­лез­ни он при­вя­зал­ся к ней?
– Все мо­жет быть, ко­неч­но, – от­ве­чал отец Ва­си­лий. – Это я и сам хо­ро­шо пом­ню, ка­ких му­че­ний сто­и­ла ей моя бо­лезнь. Че­го уж? Мо­ли­лась Гос­по­ду, чтобы взял ее к Се­бе за ме­ня. Ведь толь­ко край­нее от­ча­я­ние, ру­ко­во­ди­мое са­мо­от­вер­жен­ной лю­бо­вью, мог­ло по­дви­нуть на та­кую мо­лит­ву и прось­бу. И что уди­ви­тель­но: то бы­ло 2 ок­тяб­ря, в ны­неш­ний, зна­чит, день. Неуже­ли же Гос­подь и су­дит быть по ее про­ше­нию и возь­мет ее к Се­бе? То­гда все станет по­нят­но: это перст Бо­жий, это она умо­ли­ла и за ме­ня свою жизнь по­ло­жи­ла.
Ве­че­ром в тот же день не ста­ло ма­туш­ки Ила­рии: ото­шла с ми­ром ко Гос­по­ду. Ли­шил­ся отец Ва­си­лий го­ря­чо лю­би­мой же­ны, се­мья – за­бот­ли­вой ма­те­ри, род­ные – ра­душ­ной, лас­ко­вой хо­зяй­ки, а при­хо­жане – услуж­ли­вой, при­вет­ли­вой ма­туш­ки. По­те­ря бы­ла ве­ли­ка рав­но для всех.
Мно­го на­ро­да со­бра­ло по­гре­бе­ние ма­туш­ки Ила­рии, несмот­ря на то, что день был буд­ний. Всем непри­твор­но жаль бы­ло, что так ра­но угас­ла столь нуж­ная жизнь, жаль бы­ло остав­ших­ся де­тей-си­рот, из ко­то­рых по­ло­ви­на не по­ни­ма­ла зна­че­ния по­не­сен­ной утра­ты, жаль бы­ло и ба­тюш­ку от­ца Ва­си­лия, ов­до­вев­ше­го в та­кие еще мо­ло­дые го­ды, жаль бы­ло раз­ру­ше­ния все­го се­мей­но­го сча­стья и бла­го­по­лу­чия это­го до­ма, на ко­то­рый мно­гие ука­зы­ва­ли как на до­стой­ный под­ра­жа­ния при­мер»^[1].
Спу­стя че­ты­ре го­да по­сле смер­ти су­пру­ги отец Ва­си­лий по­сту­пил в Мос­ков­скую Ду­хов­ную ака­де­мию и окон­чил ее в 1910 го­ду со сте­пе­нью кан­ди­да­та бо­го­сло­вия, ко­то­рую по­лу­чил за ра­бо­ту «Леон­тий Ви­зан­тий­ский (его жизнь и ли­те­ра­тур­ные тру­ды)». В сво­ем от­зы­ве на ра­бо­ту от­ца Ва­си­лия рек­тор ака­де­мии епи­скоп Фе­о­дор (Поз­де­ев­ский) пи­сал: «Ав­тор сде­лал сво­им со­чи­не­ни­ем цен­ный вклад в цер­ков­но-ис­то­ри­че­скую на­у­ку и про­явил гро­мад­ную на­уч­ную ра­бо­то­спо­соб­ность, так что хо­чет­ся от ду­ши по­же­лать ему не бро­сать на­уч­ных за­ня­тий, хо­чет­ся, чтобы он по­пал в об­ста­нов­ку, бла­го­при­ят­ную для его уче­ных ра­бот или, по край­ней ме­ре, для то­го, чтобы озна­чен­ное со­чи­не­ние вы­шло в свет в ви­де ма­ги­стер­ской дис­сер­та­ции»^[2].
29 июля 1910 го­да Со­вет Мос­ков­ской Ду­хов­ной ака­де­мии под пред­се­да­тель­ством епи­ско­па Фе­о­до­ра при­нял ре­ше­ние про­сить Свя­тей­ший Си­нод о раз­ре­ше­нии оста­вить от­ца Ва­си­лия Со­ко­ло­ва при ака­де­мии тре­тьим сверх­штат­ным про­фес­сор­ским сти­пен­ди­а­том. 28 сен­тяб­ря Свя­тей­ший Си­нод от­кло­нил хо­да­тай­ство Со­ве­та из-за «край­ней огра­ни­чен­но­сти в на­сто­я­щее вре­мя средств ду­хов­но-учеб­но­го ка­пи­та­ла»^[3].
26 но­яб­ря то­го же го­да рас­по­ря­же­ни­ем епар­хи­аль­но­го на­чаль­ства отец Ва­си­лий был опре­де­лен в Ни­ко­ло-Яв­лен­скую цер­ковь на Ар­ба­те. С 9 ав­гу­ста 1911 го­да он со­сто­ял чле­ном Со­ве­та Брат­ства свя­ти­те­ля Ни­ко­лая при Ни­ко­ло-Яв­лен­ском хра­ме, с 1 но­яб­ря 1912 го­да – по­мощ­ни­ком бла­го­чин­но­го Пре­чи­стен­ско­го со­ро­ка 1-го от­де­ле­ния, с 1 ок­тяб­ря 1913 го­да – за­ко­но­учи­те­лем Ни­ко­ло-Яв­лен­ской цер­ков­но­при­ход­ской шко­лы и част­ной жен­ской гим­на­зии Ло­мо­но­со­вой. 6 мая 1916 го­да отец Ва­си­лий был на­граж­ден на­перс­ным кре­стом. Его до­че­ри, Ни­на и Ан­то­ни­на, ста­ли его бли­жай­ши­ми по­мощ­ни­ца­ми, раз­де­ляя с от­цом пе­да­го­ги­че­ские тру­ды в Ни­ко­ло-Яв­лен­ской цер­ков­но­при­ход­ской шко­ле, где они бы­ли учи­те­ля­ми^[4].
7 мая 1915 го­да ука­зом Свя­тей­ше­го Си­но­да отец Ва­си­лий был на­зна­чен ре­дак­то­ром од­но­го из от­де­лов жур­на­ла «Мос­ков­ские цер­ков­ные ве­до­мо­сти». Пе­ре­ме­ны кос­ну­лись то­гда всей ре­дак­ци­он­ной кол­ле­гии жур­на­ла. Но­вая ре­дак­ция ви­де­ла свои за­да­чи в том, чтобы со­здать усло­вия для при­да­ния жур­на­лу «жиз­нен­но-прак­ти­че­ско­го на­прав­ле­ния и, в част­но­сти… к рас­ши­ре­нию от­де­ла по опи­са­нию со­бы­тий и яв­ле­ний цер­ков­но-епар­хи­аль­ной жиз­ни»^[5].
«Пред об­нов­лен­ной уже ре­дак­ци­ей, – пи­сал отец Ва­си­лий в сво­ем об­ра­ще­нии к ду­хо­вен­ству Мос­ков­ской епар­хии, – сто­ит важ­ная и се­рьез­ная за­да­ча о дей­стви­тель­ном об­нов­ле­нии са­мо­го из­да­ния. Од­на­ко вы­пол­нить сра­зу всю на­ме­чен­ную про­грам­му пре­об­ра­зо­ва­ния нет ни­ка­кой воз­мож­но­сти по той про­стой при­чине, что ре­дак­ция не рас­по­ла­га­ет для это­го в над­ле­жа­щей ме­ре ни ма­те­ри­аль­ны­ми сред­ства­ми, ни ин­тел­лек­ту­аль­ны­ми си­ла­ми. Воз­мож­но лишь по­сте­пен­ное при­бли­же­ние к за­дан­ной це­ли. И ско­рость та­ко­го при­бли­же­ния бу­дет за­ви­сеть глав­ным об­ра­зом от то­го от­кли­ка, ка­кой най­дет на­сто­я­щий при­зыв ре­дак­ции ко все­му епар­хи­аль­но­му ду­хо­вен­ству...
Мы об­ра­ща­ем­ся с са­мой на­стой­чи­вой прось­бой к на­шим со­бра­ти­ям во Хри­сте – пас­ты­рям Церк­ви Мос­ков­ской и всем во­об­ще на­шим чи­та­те­лям пе­ре­ме­нить ин­диф­фе­рент­ное от­но­ше­ние к сво­е­му род­но­му ор­га­ну епар­хи­аль­ной мыс­ли и жиз­ни на за­бот­ли­вое и участ­ли­вое... Хо­те­лось бы слы­шать от­кро­вен­ное за­яв­ле­ние о том, что мо­жет слу­жить к под­ня­тию на­ше­го из­да­ния на по­до­ба­ю­щую ему вы­со­ту... Хо­те­лось бы иметь по­боль­ше кор­ре­спон­ден­тов во всех ме­стах на­шей епар­хии, ко­то­рые пе­ри­о­ди­че­ски до­став­ля­ли бы в ре­дак­цию све­де­ния о вы­да­ю­щих­ся фак­тах мест­ной ре­ли­ги­оз­но-цер­ков­ной жиз­ни... Весь­ма же­ла­тель­но бы­ло бы во­об­ще рас­ши­рить круг на­ших со­труд­ни­ков по из­да­нию при­вле­че­ни­ем в него лиц и сто­лич­ных и про­вин­ци­аль­ных, ко­то­рые обес­пе­чи­ли бы для жур­на­ла по­сто­ян­ный при­ток ин­те­рес­но­го ли­те­ра­тур­но­го ма­те­ри­а­ла»^[6].
Вто­рой год про­дол­жа­лась тя­же­лая Ми­ро­вая вой­на, со­бы­тия ко­то­рой мно­гих ве­ру­ю­щих лю­дей при­зы­ва­ли за­ду­мать­ся глуб­же о смыс­ле лич­но­го и на­цио­наль­но­го бы­тия, по­то­му что вой­на, как вся­кое ис­пы­та­ние, да­ва­ла и но­вый опыт на­ро­дам во­ю­ю­щих сто­рон. Раз­мыш­ляя о жиз­ни рус­ско­го на­ро­да по­сле ожи­да­е­мой по­бе­ды, по­то­му что то­гда еще не мыс­ли­лось по­ра­же­ние в войне, отец Ва­си­лий в ка­нун 1916 го­да пи­сал: «С окон­ча­ни­ем вой­ны мы, несо­мнен­но, вы­хо­дим на путь неза­ви­си­мо­го, са­мо­быт­но­го устро­е­ния и раз­ви­тия жиз­ни, на путь осу­ществ­ле­ния сво­их на­цио­наль­ных на­чал, на путь сво­ей пра­во­слав­ной сла­вян­ской куль­ту­ры.
Труд­но... пред­ста­вить се­бе, че­го по­тре­бу­ет от каж­до­го из нас и от все­го на­ро­да успеш­ное вы­пол­не­ние этих по­став­лен­ных за­дач. Но ду­ма­ет­ся, что несо­мнен­ным за­ло­гом та­ко­го осу­ществ­ле­ния мо­жет слу­жить толь­ко од­но – дей­стви­тель­ное об­нов­ле­ние на­шей жиз­ни. И мы весь­ма счаст­ли­вы тем со­зна­ни­ем, что до­ро­га к это­му об­нов­ле­нию до неко­то­рой сте­пе­ни уже про­то­ре­на за это вре­мя вой­ны. Вой­на ука­за­ла нам на необ­хо­ди­мость укреп­ле­ния ре­ли­ги­оз­но-нрав­ствен­ных ос­нов жиз­ни и по­ве­де­ния, ибо без них и силь­ные, и хо­ро­шо во­ору­жен­ные ру­ки ока­зы­ва­ют­ся бес­силь­ны­ми и бес­по­лез­ны­ми в борь­бе с вра­га­ми. Вой­на под­черк­ну­ла для нас обя­за­тель­ность чест­ной, без­услов­но трез­вой и неослаб­но тру­до­вой жиз­ни, ибо без та­ко­вой невоз­мож­но ни­ка­кое со­стя­за­ние в ми­ро­вой борь­бе за су­ще­ство­ва­ние. Вой­на да­ла нам хо­ро­ший урок о пре­иму­ще­ствен­ной важ­но­сти об­ра­зо­ва­ния и про­све­ще­ния, о пред­по­чте­нии все­го сво­е­го и род­но­го все­му чуж­до­му, ино­зем­но­му, ино­вер­но­му. Мы по­ло­жи­ли бла­гое на­ча­ло дей­стви­тель­но­му про­ве­де­нию в жизнь мно­гих из этих уро­ков вой­ны. И в ре­зуль­та­те сре­ди нас на­ро­ди­лось неко­то­рое куль­тур­ное дви­же­ние имен­но в сто­ро­ну ис­тин­но­го про­грес­са… Нам нуж­но спе­шить и спе­шить с дей­стви­тель­ным об­нов­ле­ни­ем сво­ей жиз­ни... При этом ед­ва ли мы оши­бем­ся, ес­ли ска­жем, что са­мая глав­ная роль в де­ле это­го об­нов­ле­ния на­род­ной жиз­ни долж­на при­над­ле­жать пас­ты­рям Церк­ви, на­род­ным учи­те­лям и ро­ди­те­лям се­мейств. Пас­ты­ри, учи­те­ля и ро­ди­те­ли не толь­ко сто­ят при две­рях че­ло­ве­че­ской ду­ши, но име­ют и сво­бод­ный до­ступ во внут­рен­няя ея. Для них по­это­му, и преж­де все­го для них, от­кры­ва­ет­ся счаст­ли­вая воз­мож­ность бла­го­де­тель­но­го воз­дей­ствия на вве­рен­ные им ду­ши. Се ныне вре­мя бла­го­при­ят­но для их куль­тур­но­го де­ла­ния! Да не мерк­нут же их све­тиль­ни­ки в этой об­ле­га­ю­щей нас тьме, да не осла­бе­ва­ют их ру­ки в пред­сто­я­щей куль­тур­ной ра­бо­те! Об­нов­ля­ясь са­ми в сво­ей лич­ной жиз­ни, пусть из­но­сят они из со­кро­вищ­ниц серд­ца сво­е­го в окру­жа­ю­щую их сре­ду бла­гие при­зы­вы к все­сто­рон­не­му улуч­ше­нию и об­нов­ле­нию жиз­ни на­шей»^[7].
Не сбы­лись на­деж­ды луч­ших рус­ских лю­дей на по­бе­ду, неумо­ли­мым ока­зал­ся ход ис­то­рии, при­вед­ший Рос­сию к по­ра­же­нию и по­ра­бо­ще­нию ее од­ним из са­мых враж­деб­ных че­ло­ве­ку уче­ний – во­ин­ству­ю­щим без­бо­жи­ем и бо­го­бор­че­ством. При­ня­тие ча­стью рос­сий­ско­го об­ще­ства ев­ро­пей­ских на­чал и за­ко­нов как ос­но­вы го­судар­ствен­но­го устро­е­ния неумо­ли­мо при­ве­ло к при­ня­тию и всех край­но­стей этих за­ко­нов – ти­ра­нии и без­бо­жию. По­сле Ок­тябрь­ско­го пе­ре­во­ро­та и пе­ре­ез­да боль­ше­вист­ско­го пра­ви­тель­ства во гла­ве с Ле­ни­ным в Моск­ву на­ча­лись аре­сты и рас­стре­лы всех неугод­ных но­во­му пра­ви­тель­ству лиц. По окон­ча­нии к 1922 го­ду граж­дан­ской вой­ны и бес­по­щад­но­го ограб­ле­ния на­ро­да, на­сту­пил го­лод, ко­то­рым боль­ше­ви­ки вос­поль­зо­ва­лись, чтобы уни­что­жить Цер­ковь. 2 ян­ва­ря 1922 го­да Пре­зи­ди­ум ВЦИК при­нял по­ста­нов­ле­ние «о лик­ви­да­ции цер­ков­но­го иму­ще­ства»^[8].
6 фев­ра­ля 1922 го­да Пат­ри­арх Ти­хон об­ра­тил­ся с по­сла­ни­ем к ве­ру­ю­щим об ока­за­нии по­мо­щи в свя­зи с бед­ствен­ным по­ло­же­ни­ем го­ло­да­ю­ще­го на­се­ле­ния. 26 фев­ра­ля ВЦИК опуб­ли­ко­вал по­ста­нов­ле­ние об изъ­я­тии цер­ков­ных цен­но­стей, в ко­то­ром на­ме­ча­лось «в ме­сяч­ный срок... изъ­ять из цер­ков­ных иму­ществ... все дра­го­цен­ные пред­ме­ты из зо­ло­та, се­реб­ра и кам­ней...»^[9].
28 фев­ра­ля Пат­ри­арх Ти­хон об­ра­тил­ся к ве­ру­ю­щим с по­сла­ни­ем, в ко­то­ром пи­сал, что «ВЦИК для ока­за­ния по­мо­щи го­ло­да­ю­щим по­ста­но­вил изъ­ять из хра­мов все дра­го­цен­ные цер­ков­ные ве­щи, в том чис­ле и свя­щен­ные со­су­ды, и про­чие бо­го­слу­жеб­ные цер­ков­ные пред­ме­ты.
С точ­ки зре­ния Церк­ви, по­доб­ный акт яв­ля­ет­ся ак­том свя­то­тат­ства, и мы свя­щен­ным на­шим дол­гом по­чли вы­яс­нить взгляд Церк­ви на этот акт, а так­же опо­ве­стить о сем вер­ных чад на­ших»^[10].
В мар­те 1922 го­да на­ча­лось на­силь­ствен­ное изъ­я­тие цен­но­стей из хра­мов по всей стране. 4 ап­ре­ля 1922 го­да чле­ны ко­мис­сии по изъ­я­тию цер­ков­ных цен­но­стей при­шли в храм Ни­ко­лы Яв­лен­но­го; отец Ва­си­лий про­сил их не изы­мать пред­ме­тов, необ­хо­ди­мых для бо­го­слу­же­ния, от­сут­ствие ко­то­рых со­здаст труд­но­сти при при­ча­ще­нии, но ему в этом ка­те­го­ри­че­ски бы­ло от­ка­за­но. Чув­ство го­ре­чи и скор­би на­лег­ло на серд­це свя­щен­ни­ка. И на празд­ник Бла­го­ве­ще­ния он ска­зал про­по­ведь, ка­са­ю­щу­ю­ся не толь­ко со­дер­жа­ния празд­ни­ка, но и недав­них со­бы­тий, чтобы хоть как-то уте­шить при­хо­жан.
При­сут­ство­вав­ший в хра­ме осве­до­ми­тель не рас­слы­шал все сло­ва про­по­ве­ди и за­пи­сал ее так, как счел нуж­ным, и отец Ва­си­лий на ос­но­ва­нии его до­не­се­ния был аре­сто­ван. Все­го бы­ло аре­сто­ва­но и при­вле­че­но к су­ду пять­де­сят че­ты­ре че­ло­ве­ка и в их чис­ле свя­щен­ни­ки Хри­сто­фор На­деж­дин и Алек­сандр За­озер­ский, иеро­мо­нах Ма­ка­рий (Те­ле­гин) и ми­ря­нин Сер­гей Ти­хо­ми­ров.
С 26 ап­ре­ля по 8 мая в за­ле По­ли­тех­ни­че­ско­го му­зея про­хо­дил суд Мос­ков­ско­го Ре­во­лю­ци­он­но­го три­бу­на­ла. Об­ви­ня­е­мые дер­жа­лись му­же­ствен­но и с до­сто­ин­ством. Мно­го­крат­но судьи пы­та­лись их со­блаз­нить об­лег­че­ни­ем уча­сти в об­мен на по­ка­за­ния про­тив дру­гих, но без­успеш­но.
На тре­тий день про­цес­са, 28 ап­ре­ля, был до­про­шен про­то­и­е­рей Ва­си­лий Со­ко­лов.
– При­зна­е­те ли вы се­бя ви­нов­ным? – спро­сил его пред­се­да­тель су­да.
– Я при­знаю, что в день Бла­го­ве­ще­ния я про­из­нес про­по­ведь, но не в том ду­хе, в ка­ком мне это при­пи­сы­ва­ет­ся.
– Вы чи­та­ли воз­зва­ние?
– Нет, я про­из­нес про­по­ведь.
– Мо­жет быть, вы да­ди­те объ­яс­не­ния по это­му по­во­ду?
– Я про­шу вы­слу­шать мою про­по­ведь, по­то­му что здесь об­ви­не­ни­ем учте­ны толь­ко от­дель­ные фра­зы и вы­ра­же­ния, со­вер­шен­но упус­ка­ю­щие из ви­ду са­мое со­дер­жа­ние про­по­ве­ди. Ко­гда я со­брал­ся про­из­не­сти про­по­ведь в день Бла­го­ве­ще­ния, то ме­ня пе­ред обед­ней спра­ши­ва­ли, о чем я бу­ду го­во­рить, и я от­ве­тил, что бу­ду го­во­рить о хри­сти­ан­ской ра­до­сти, по­то­му что Бла­го­ве­ще­ние яв­ля­ет­ся для нас глав­ным об­ра­зом празд­ни­ком ра­до­сти. Мне за­да­ли во­прос: «Но по­че­му же вы не бу­де­те го­во­рить об изъ­я­тии цен­но­стей?» Я от­ве­тил, что изъ­я­тие уже про­шло и не на­до по­это­му за­тра­ги­вать этот во­прос. Ко­гда я вы­шел на цер­ков­ный ам­вон и стал го­во­рить про­по­ведь, я на­чал го­во­рить о ра­до­сти, что при­чи­ной та­кой ра­до­сти яв­ля­ет­ся празд­ник Бла­го­ве­ще­ния... так как с это­го дня на­ча­лось на­ше спа­се­ние. Мне хо­те­лось воз­бу­дить эту ра­дость в мо­их слу­ша­те­лях, но, на­блю­дая со­брав­ших­ся, я убеж­дал­ся в том, что на их ли­цах нет от­пе­чат­ка этой ра­до­сти. Вот я и счел нуж­ным пе­ре­ме­нить те­му мо­ей про­по­ве­ди... на та­кую, ко­то­рая в дан­ный мо­мент яв­ля­ет­ся наи­бо­лее же­ла­тель­ной... Что, мо­жет быть, на­ша скорбь яв­ля­ет­ся след­стви­ем изъ­я­тия цер­ков­ных цен­но­стей? – Это не долж­но слу­жить при­чи­ной на­шей скор­би. Я го­во­рил, что нам не нуж­но скор­беть об этих цен­но­стях, тем бо­лее что эти цен­но­сти пой­дут на по­мощь го­ло­да­ю­щим. Нуж­но еще боль­ше ра­до­вать­ся это­му, по­то­му что через это бу­дет уто­лен го­лод уми­ра­ю­щих лю­дей... На этих ри­зах, ко­то­рые укра­ша­ли на­ши ико­ны, по­ко­ят­ся за­бо­ты и тру­ды мно­гих мил­ли­о­нов лю­дей, ко­то­рые из го­да в год вно­си­ли в цер­ковь свои гро­ши... Мы от­да­ем из на­ше­го хра­ма свя­щен­ные со­су­ды, ко­то­рых бы­ло че­ты­ре. Нам оста­ви­ли один, и, ко­неч­но, для по­треб­но­стей на­ше­го хра­ма это­го недо­ста­точ­но. И мы хо­те­ли про­сить ко­мис­сию дать нам еще один из со­су­дов, но, к со­жа­ле­нию, на­ши ста­ра­ния успе­ха не име­ли: на­ше пред­ло­же­ние пе­ре­ме­нить эти со­су­ды на ве­щи до­маш­ние из зо­ло­та и се­реб­ра – бы­ло от­кло­не­но.
Я знаю, что для вас это при­скорб­но, что мы ли­ши­лись свя­щен­ных со­су­дов, но мы не долж­ны пре­да­вать­ся этой скор­би без­гра­нич­но, мы долж­ны знать, что свя­щен­ные со­су­ды все-та­ки при­не­сут ту поль­зу, ко­то­рую они долж­ны при­не­сти, в смыс­ле по­мо­щи го­ло­да­ю­щим. Вы пе­ча­ли­тесь, и ко­неч­но же не без ос­но­ва­ния, что эти свя­щен­ные со­су­ды мо­гут быть пре­вра­ще­ны в день­ги или ка­кие-ни­будь из­де­лия... Ко­неч­но, это рав­но­душ­но не мо­жет пе­ре­не­сти на­ше хри­сти­ан­ское серд­це. Мы мо­жем сме­ло на­де­ять­ся, что Бог, Ко­то­рый яв­ля­ет­ся на­шим хра­ни­те­лем, ес­ли эти свя­щен­ные ве­щи пой­дут на це­ли недо­стой­ные, воз­даст тем, кто это со­вер­шил. Мы зна­ем это из ис­то­ри­че­ско­го фак­та, неко­гда имев­ше­го ме­сто в ис­то­рии иуде­ев. Ко­гда иудеи по­па­ли в плен в Ва­ви­лон, их свя­ты­ни бы­ли недо­стой­но упо­треб­ле­ны, за что ва­ви­ло­няне бы­ли на­ка­за­ны. За­тем я ска­зал при­хо­жа­нам, что... ни­че­го не бы­ло осквер­не­но из то­го, что мы счи­та­ем свя­тым... Но са­мая глав­ная ра­дость – это то, что са­мая глав­ная ико­на Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца оста­лась непри­кос­но­вен­ной; это са­мое ра­дост­ное со­об­ще­ние в наш ра­дост­ный празд­ник. Вот те мыс­ли, ко­то­рые я про­во­дил в сво­ей про­по­ве­ди. Мне неза­чем бы­ло про­во­дить мыс­ли о том, что власть по­сту­па­ет не со­всем за­кон­но, от­би­рая цен­но­сти, так как факт изъ­я­тия цен­но­стей уже со­вер­шил­ся, моя за­да­ча – при­ми­рить слу­ша­те­лей с этим фак­том, из­бег­нуть той го­ре­чи, ко­то­рая бы­ла по­сле слу­чив­ше­го­ся, – вот мое по­ни­ма­ние на­сто­я­щей про­по­ве­ди.
В сво­ем по­след­нем сло­ве про­то­и­е­рей Ва­си­лий ска­зал: «Про­по­ведь, ко­то­рая при­ве­ла ме­ня сю­да, на ска­мью под­су­ди­мых, не за­клю­ча­ла в се­бе ни­че­го пре­ступ­но­го, она бы­ла про­по­ве­дью чи­сто ре­ли­ги­оз­ной... Я го­во­рил свою про­по­ведь к во­дво­ре­нию ми­ра и успо­ко­е­нию в ду­шах мо­их слу­ша­те­лей и ду­маю, что до­стиг это­го... В мо­ей про­по­ве­ди есть од­но ме­сто, ко­то­рое в осо­бен­но­сти по­да­ло по­вод об­ви­ни­те­лю на­па­дать на ме­ня. Это ме­сто из псал­ма 136-го. Об­ви­не­ние хо­те­ло из это­го ме­ста сде­лать вы­вод, что я кло­нил свою про­по­ведь к дис­кре­ди­ти­ро­ва­нию со­вет­ской вла­сти... Мо­жет быть, тут сыг­ра­ло ро­ко­вую роль сло­во “ока­ян­ная”, ко­то­рое ма­ло­гра­мот­ный че­ло­век мог ис­тол­ко­вать и сам объ­яс­нить в со­вер­шен­но лож­ном смыс­ле. “Ока­ян­ный”... зна­чит несчаст­ный, и ни­ка­кой мыс­ли о про­кля­тии и ру­га­тель­стве да­же быть не мо­жет, хри­сти­ане... се­бя охот­но на­зы­ва­ют ока­ян­ны­ми, и в пес­нях цер­ков­ных оно очень ча­сто слы­шит­ся, ни­кто из нас не оби­жа­ет­ся...
Я не хо­тел бы утруж­дать вни­ма­ние Ре­во­лю­ци­он­но­го три­бу­на­ла из­ло­же­ни­ем той де­я­тель­но­сти мо­ей, ко­то­рая ука­за­ла бы на мое от­но­ше­ние к во­про­су о го­ло­да­ю­щих. До­ста­точ­но взой­ти на Ар­бат и спро­сить лю­бо­го обы­ва­те­ля, что та­кое “Ми­ло­серд­ный са­ма­ря­нин”, и там ска­жут вам, что это есть Брат­ство, ру­ко­во­ди­мое мною, ко­то­рое свою бла­го­тво­ри­тель­ность рас­ки­ну­ло не толь­ко по Ар­ба­ту, но до­ве­ло ее до вок­за­ла, до тю­рем, где си­дят за­клю­чен­ные. Мне об этом го­во­рить не хо­те­лось бы: бла­го­тво­ре­ние – де­ло ин­тим­ное, и мы, пас­ты­ри, про­по­ве­ду­ем де­лать это без шу­ма. Итак, я еще раз и с пол­ной ис­крен­но­стью сви­де­тель­ствую пе­ред Ре­во­лю­ци­он­ным три­бу­на­лом, что я не сде­лал ни­ка­ко­го вре­да или зла мо­ей про­по­ве­дью ни мо­им слу­ша­те­лям, ни тем бо­лее со­вет­ской вла­сти»^[11].

Свя­щен­но­му­че­ник Хри­сто­фор ро­дил­ся 21 фев­ра­ля 1869 го­да в се­ле Ниж­ний Бе­ло­омут За­рай­ско­го уез­да Ря­зан­ской гу­бер­нии^[a] в се­мье свя­щен­ни­ка Алек­сея На­деж­ди­на^[12]. Пер­во­на­чаль­ное об­ра­зо­ва­ние Хри­сто­фор по­лу­чил в За­рай­ском ду­хов­ном учи­ли­ще; в 1889 го­ду он окон­чил Ря­зан­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию и был опре­де­лен учи­те­лем пе­ния и чи­сто­пи­са­ния в Дон­ское ду­хов­ное учи­ли­ще. 20 но­яб­ря 1891 го­да он был на­зна­чен на долж­ность над­зи­ра­те­ля учи­ли­ща.
В 1892 го­ду Хри­сто­фор Aлeкceeвич по­сту­пил в Мос­ков­скую Ду­хов­ную ака­де­мию; ему бы­ла предо­став­ле­на сти­пен­дия Вы­со­ко­прео­свя­щен­но­го Ма­ка­рия, ар­хи­епи­ско­па Дон­ско­го и Но­во­чер­кас­ско­го. Уси­лен­ное за­ня­тие учеб­ны­ми пред­ме­та­ми, а так­же же­ла­ние глу­бо­ко­го их изу­че­ния и од­новре­мен­но изу­че­ние ма­те­ри­а­лов для кан­ди­дат­ской дис­сер­та­ции, на­ча­тое им по­чти сра­зу же по­сле по­ступ­ле­ния в ака­де­мию, при­ве­ли к рез­ко­му рас­строй­ству здо­ро­вья, и врач ака­де­мии на­сто­ял на том, чтобы его от­пра­ви­ли на ле­то 1895 го­да в Са­мар­скую гу­бер­нию для ле­че­ния ку­мы­сом.
В 1897 го­ду Хри­сто­фор Алек­се­е­вич окон­чил Мос­ков­скую Ду­хов­ную ака­де­мию и за­щи­тил дис­сер­та­цию на те­му «Очерк ис­то­рии пра­во­слав­ной по­ле­ми­че­ской про­тив рас­ко­ла ли­те­ра­ту­ры ХVII и на­ча­ла ХVIII ве­ков (до учре­жде­ния Свя­тей­ше­го Си­но­да)», по­лу­чив за нее сте­пень кан­ди­да­та бо­го­сло­вия. Ис­пол­ня­ю­щий долж­ность до­цен­та Мос­ков­ской Ду­хов­ной ака­де­мии Илья Ми­хай­ло­вич Гро­мо­гла­сов^[b] пи­сал в от­зы­ве на эту ра­бо­ту: «Об­ра­ща­ясь к оцен­ке рас­смат­ри­ва­е­мо­го со­чи­не­ния, нель­зя не ото­звать­ся с боль­шой по­хва­лой преж­де все­го о за­ме­ча­тель­ном на­уч­ном тру­до­лю­бии ав­то­ра: его ин­те­рес и усер­дие к де­лу да­ле­ко пре­вы­ша­ют мер­ку обыч­ных тре­бо­ва­ний, предъ­яв­ля­е­мых к кан­ди­дат­ской дис­сер­та­ции... При­зна­вая необ­хо­ди­мым дать сво­е­му ис­сле­до­ва­нию воз­мож­ную пол­но­ту в под­бо­ре изу­ча­е­мо­го ма­те­ри­а­ла, он не толь­ко со­брал и об­сле­до­вал в биб­лио­гра­фи­че­ском от­но­ше­нии все из­вест­ные в пе­ча­ти по­ле­ми­че­ские па­мят­ни­ки взя­той эпо­хи... но и успел отыс­кать ча­стью в ака­де­ми­че­ской биб­лио­те­ке, а глав­ным об­ра­зом в раз­лич­ных кни­го­хра­ни­ли­щах Моск­вы и Пе­тер­бур­га, ино­гда в несколь­ких спис­ках, нема­лое чис­ло но­вых ис­точ­ни­ков, до­се­ле оста­вав­ших­ся со­вер­шен­но неиз­вест­ны­ми ис­сле­до­ва­те­лям»^[13].
Учась в ака­де­мии, Хри­сто­фор Алек­се­е­вич по­дру­жил­ся с Ива­ном Ва­си­лье­ви­чем Успен­ским^[c], взгля­ды ко­то­ро­го на ас­ке­ти­че­ский по­двиг, на непре­стан­ную борь­бу с по­мыс­ла­ми, на рев­ност­ное слу­же­ние Бо­гу бы­ли ему са­мо­му очень близ­ки.
По окон­ча­нии ака­де­мии ее рек­тор, епи­скоп Фе­о­дор, пред­ло­жил Хри­сто­фо­ру Алек­се­е­ви­чу ме­сто мис­си­о­не­ра в Но­во­чер­кас­ске, но пре­ста­ре­лые ро­ди­те­ли, обес­по­ко­ен­ные воз­мож­ной раз­лу­кой с сы­ном, на­сто­я­ли на том, чтобы он по­лу­чил ме­сто слу­же­ния в непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти от них. 10 фев­ра­ля 1899 го­да Хри­сто­фор Алек­се­е­вич по­сту­пил на долж­ность за­ко­но­учи­те­ля зем­ской шко­лы в род­ном се­ле Ниж­ний Бе­ло­омут. 23 фев­ра­ля 1900 го­да он был на­зна­чен за­ве­ду­ю­щим школь­ны­ми ре­ли­ги­оз­но-нрав­ствен­ны­ми чте­ни­я­ми по вос­крес­ным и празд­нич­ным дням. 22 ап­ре­ля то­го же го­да он по­лу­чил на­зна­че­ние на долж­ность за­ве­ду­ю­ще­го жен­ской цер­ков­но­при­ход­ской шко­лой се­ла Ниж­ний Бе­ло­омут.
10 июля 1900 го­да епи­скоп Ря­зан­ский По­ли­евкт (Пяс­ков­ский) ру­ко­по­ло­жил Хри­сто­фо­ра Алек­се­е­ви­ча во диа­ко­на, а на сле­ду­ю­щий день во свя­щен­ни­ка к Пре­об­ра­жен­ской церк­ви се­ла Ниж­ний Бе­ло­омут.
23 июня 1902 го­да отец Хри­сто­фор был на­зна­чен свя­щен­ни­ком в Пред­те­чен­скую цер­ковь в Ста­ро­ко­ню­шен­ном пе­ре­ул­ке в Москве и за­ко­но­учи­те­лем гим­на­зии име­ни Мед­ни­ко­вых^[14]. 10 июля 1906 го­да отец Хри­сто­фор был пе­ре­ве­ден в храм му­че­ни­ка Иоан­на Во­и­на, в ко­то­ром он и про­слу­жил до сво­ей му­че­ни­че­ской кон­чи­ны. Кро­ме свя­щен­ни­че­ских обя­зан­но­стей, кои он ис­пол­нял весь­ма рев­ност­но, неустан­но про­по­ве­дуя сло­во Бо­жие, отец Хри­сто­фор нес по­слу­ша­ние за­ко­но­учи­те­ля, сна­ча­ла в жен­ской гим­на­зии Ло­мо­но­со­вой, а впо­след­ствии в жен­ской гим­на­зии Гель­бик.
В те­че­ние 1915-1916 го­дов отец Хри­сто­фор про­во­дил вне­бо­го­слу­жеб­ные бе­се­ды с на­ро­дом, на ко­то­рых при­сут­ство­ва­ло иной раз до трех­сот че­ло­век. Все­го при­ход хра­ма му­че­ни­ка Иоан­на Во­и­на на­счи­ты­вал в то вре­мя око­ло двух ты­сяч че­ло­век.
3 ян­ва­ря 1921 го­да отец Хри­сто­фор был на­зна­чен бла­го­чин­ным. 23 мар­та 1922 го­да без­бож­ные вла­сти аре­сто­ва­ли свя­щен­ни­ка, об­ви­нив его в том, что 4 мар­та он про­из­нес в хра­ме про­по­ведь, в ко­то­рой ска­зал, что на­сту­пив­шая раз­ру­ха есть след­ствие нрав­ствен­но­го па­де­ния на­ро­да, а так­же в чте­нии в хра­ме воз­зва­ния Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на, ка­са­ю­ще­го­ся изъ­я­тия цер­ков­ных цен­но­стей, и рас­про­стра­не­нии его в хра­мах сво­е­го бла­го­чи­ния. Через три дня по­сле аре­ста отец Хри­сто­фор был до­про­шен.
От­ве­чая на во­про­сы сле­до­ва­те­ля, он ска­зал: «Ви­нов­ным се­бя в аги­та­ции про­тив по­ста­нов­ле­ния ВЦИКа об изъ­я­тии цер­ков­ных цен­но­стей не при­знаю. Моя про­по­ведь 4 мар­та 1922 го­да за все­нощ­ным бде­ни­ем – это объ­яс­не­ние цер­ков­но­го на­зва­ния на­сту­па­ю­ще­го вос­крес­но­го дня – Неде­ли Пра­во­сла­вия. Мы с ва­ми за­уряд­ные ча­да Пра­во­слав­ной Церк­ви... К че­му при­во­дит прак­ти­че­ски непо­слу­ша­ние Церк­ви? – К раз­ру­хе, ко­то­рую мы и на­блю­да­ем в на­шей совре­мен­ной жиз­ни. До та­кой сте­пе­ни мы упа­ли нрав­ствен­но те­перь, что спра­вед­ли­во гря­дет на нас суд Бо­жий, этот суд вы­ра­жа­ет­ся, мо­жет быть, и в пред­по­ла­га­е­мом ВЦИКом изъ­я­тии цер­ков­ных цен­но­стей для ока­за­ния по­мо­щи го­ло­да­ю­щим и в том, что изъ­ятые ве­щи мо­гут не по­пасть на по­мощь го­ло­да­ю­щим...
Воз­зва­ние Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на в мо­ей при­ход­ской церк­ви и в церк­вях бла­го­чи­ния чи­та­лось, в мо­ей церк­ви мною лич­но – 12 мар­та по­сле ли­тур­гии... Воз­зва­ние Пат­ри­ар­ха бы­ло мне до­став­ле­но до двух раз: в пер­вый раз в че­ты­рех эк­зем­пля­рах, во вто­рой раз в двух эк­зем­пля­рах – в том и дру­гом слу­чае через неиз­вест­ных мне лиц, но, несо­мнен­но, от выс­шей цер­ков­ной вла­сти, то есть или от Пат­ри­ар­ха или от ар­хи­епи­ско­па Ни­канд­ра^[d]. Мною через ве­ру­ю­щих воз­зва­ние бы­ло разо­сла­но по церк­вям бла­го­чи­ния»^[15].
На во­про­сы об­ви­ни­те­лей в за­ле су­да отец Хри­сто­фор от­ве­чал: «Воз­зва­ние Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на я огла­сил и счи­таю его ре­ли­ги­оз­ным. Контр­ре­во­лю­ци­он­но­го в нем ни­че­го не ви­жу. 4 мар­та в церк­ви я про­из­нес про­по­ведь ре­ли­ги­оз­но­го ха­рак­те­ра, в ко­то­рой го­во­рил, что мы при­шли к упад­ку и что изъ­я­тие цен­но­стей есть гря­ду­щий суд Бо­жий за на­ши гре­хи»^[16].
7 мая отец Хри­сто­фор про­из­нес в за­ле су­да по­след­нее сло­во: «По мо­е­му мне­нию, че­ло­век, ко­то­рый бы­ва­ет в хра­ме, слы­шит сло­во Бо­жие, дол­жен по­мо­гать бед­ным... Я счи­тал сво­им свя­тым дол­гом при­зы­вать свою паст­ву к этой свя­щен­ной обя­зан­но­сти, и не про­хо­ди­ло ни од­но­го боль­шо­го празд­ни­ка, чтобы я не при­зы­вал по­мо­гать го­ло­да­ю­щим; я при­ни­мал по­жерт­во­ва­ния; по от­но­ше­нию к при­хо­ду я не поз­во­лял се­бе по­лу­чать пла­ту за тре­бы... От­де­ле­ние Церк­ви от го­су­дар­ства я при­вет­ствую... при­вет­ство­вал все­гда. В ту ми­ну­ту, ко­гда Цер­ковь от­де­ля­ет­ся от го­су­дар­ства, свя­щен­ник ста­но­вит­ся сво­бод­нее... Я ни­ко­гда не ста­рал­ся воз­буж­дать мою паст­ву, я ста­рал­ся вне­сти успо­ко­е­ние»^[17].

Свя­щен­но­му­че­ник Алек­сандр ро­дил­ся 20 июля 1879 го­да в го­ро­де Москве в се­мье свя­щен­ни­ка Ни­ко­лая Пав­ло­ви­ча За­озер­ско­го, слу­жив­ше­го в Пет­ро­пав­лов­ской церк­ви в Ма­ри­ин­ской боль­ни­це^[18]. Пер­во­на­чаль­ное об­ра­зо­ва­ние Алек­сандр по­лу­чил в За­и­ко­но­спас­ском ду­хов­ном учи­ли­ще; в 1899 го­ду он окон­чил Мос­ков­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию, в 1903-м – Мос­ков­скую Ду­хов­ную ака­де­мию со сте­пе­нью кан­ди­да­та бо­го­сло­вия и был опре­де­лен мит­ро­по­ли­том Вла­ди­ми­ром (Бо­го­яв­лен­ским) на долж­ность пса­лом­щи­ка к Тро­иц­кой церк­ви на Ар­ба­те. В 1908 го­ду Алек­сандр Ни­ко­ла­е­вич был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка к Де­вя­тин­ской церк­ви на Пресне, а через год пе­ре­ве­ден в Алек­сан­дро-Нев­ский храм при Ме­щан­ских учи­ли­щах и бо­га­дельне. В 1919 го­ду без­бож­ные вла­сти за­кры­ли храм как до­мо­вый, и отец Алек­сандр был на­зна­чен в цер­ковь ве­ли­ко­му­че­ни­цы Па­рас­ке­вы Пят­ни­цы в Охот­ном ря­ду, где и про­слу­жил до сво­ей му­че­ни­че­ской кон­чи­ны.
С 1910-го по 1917 год отец Алек­сандр со­сто­ял по­мощ­ни­ком бла­го­чин­но­го, а с 5 июля 1917 го­да – бла­го­чин­ным. 1 ян­ва­ря 1921 го­да он вновь был пе­ре­из­бран на эту долж­ность. В 1920 го­ду отец Алек­сандр был воз­ве­ден в сан про­то­и­е­рея. Во все вре­мя сво­е­го свя­щен­ни­че­ско­го слу­же­ния – с 1908-го по 1918 год – он со­сто­ял за­ко­но­учи­те­лем сред­них учеб­ных за­ве­де­ний и цер­ков­но­при­ход­ских школ. С 1914‑го по 1916 год он чи­тал лек­ции по дог­ма­ти­че­ско­му бо­го­сло­вию и вел прак­ти­че­ские за­ня­тия по про­по­вед­ни­че­ству на Мос­ков­ских Пас­тыр­ских кур­сах. С 1914-го по 1918 год отец Алек­сандр пре­по­да­вал в Мос­ков­ской Ду­хов­ной се­ми­на­рии на ка­фед­ре го­миле­ти­ки. Кро­ме это­го, он был сек­ре­та­рем Об­ще­ства лю­би­те­лей ду­хов­но­го про­све­ще­ния и то­ва­ри­щем пред­се­да­те­ля от­де­ла рас­про­стра­не­ния ре­ли­ги­оз­но-нрав­ствен­ных книг.
В 1913 го­ду отец Алек­сандр ов­до­вел и свя­щен­но­на­ча­лие пред­ло­жи­ло ему при­нять сан епи­ско­па, но он от­ка­зал­ся, мо­ти­ви­руя свой от­каз тем, что же­ла­ет быть бли­же к на­ро­ду.
8 ап­ре­ля 1922 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли свя­щен­ни­ка. Бу­дучи до­про­шен, отец Алек­сандр ви­нов­ным се­бя не при­знал и ска­зал: «Я был на со­бра­нии в хра­ме Хри­ста Спа­си­те­ля. Ар­хи­епи­скоп Ни­кандр при­гла­сил ме­ня на со­бра­ние, ко­то­рое долж­но бы­ло со­сто­ять­ся 28 фев­ра­ля. При­шед­ший на со­бра­ние ар­хи­епи­скоп Ни­кандр го­во­рил о цер­ков­ной дис­ци­плине: он ука­зы­вал, что в кру­гу свя­щен­но­слу­жи­те­лей ста­ли за­ме­чать­ся нов­ше­ства; он оста­но­вил­ся на свя­щен­ни­ке Бо­ри­со­ве, ко­то­рый сдал без раз­ре­ше­ния цер­ков­ных вла­стей цер­ков­ные цен­но­сти и сде­лал объ­яв­ле­ние в га­зе­те “Из­ве­стия ВЦИК” и при­зы­вал дру­гих свя­щен­ни­ков сле­до­вать его при­ме­ру. Та­кое яв­ле­ние, го­во­рил ар­хи­епи­скоп Ни­кандр, недо­пу­сти­мо. По­сле это­го ар­хи­епи­скоп Ни­кандр озна­ко­мил со­брав­ших­ся с де­кре­том и ин­струк­ци­ей ВЦИКа об изъ­я­тии цер­ков­ных цен­но­стей и про­чел по­сла­ние Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на. Через неко­то­рое вре­мя ко мне при­шел незна­ко­мый мне граж­да­нин и при­нес несколь­ко эк­зем­пля­ров воз­зва­ния Пат­ри­ар­ха. Все воз­зва­ния Пат­ри­ар­ха я разо­слал по церк­вям по дол­гу сво­ей служ­бы, под­чи­ня­ясь рас­по­ря­же­нию выс­ших цер­ков­ных вла­стей. Я так­же в пер­вый же вос­крес­ный день про­чел воз­зва­ние Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на в сво­ей при­ход­ской церк­ви. С воз­зва­ни­ем Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на я со­гла­сен и счи­таю его ре­ли­ги­оз­ным, а не контр­ре­во­лю­ци­он­ным»^[19].
4 мая во вре­мя су­деб­но­го след­ствия со­сто­ял­ся до­прос при­вле­чен­ных к су­ду бла­го­чин­ных. Сре­ди дру­гих был до­про­шен и отец Алек­сандр. Об­ви­ни­тель спро­сил его:
– Офи­ци­аль­ная сто­ро­на де­ла по­ка­зы­ва­ет, на­сколь­ко у вас раз­ви­та кон­спи­ра­тив­ная сто­ро­на. Чем мож­но объ­яс­нить, что вы со­вер­шен­но еди­но­душ­но от­ве­ча­е­те?
– Вы не зна­ко­мы с на­ши­ми цер­ков­ны­ми пра­ви­ла­ми, – от­ве­тил отец Алек­сандр. – Мы, свя­щен­ни­ки, не мо­жем рас­суж­дать о том, что нам пред­ла­га­ет­ся гла­вой Церк­ви... Нам пред­ло­жи­ли – мы, как свя­щен­ни­ки, долж­ны бы­ли пе­ре­дать ве­ру­ю­щим.
– Вы счи­та­е­те се­бя рас­по­ря­ди­те­лем цер­ков­но­го иму­ще­ства? – спро­сил об­ви­ни­тель.
– Я сам не под­пи­сы­вал­ся под ак­том при­ня­тия иму­ще­ства, но я се­бя счи­таю не по­сто­рон­ним че­ло­ве­ком в этом де­ле. Этот во­прос был за­тро­нут са­мой вла­стью, она про­си­ла Пат­ри­ар­ха вы­ска­зать­ся в воз­зва­нии о по­мо­щи го­ло­да­ю­щим, мож­но ли поль­зо­вать­ся освя­щен­ны­ми ве­ща­ми, по­это­му он на­пи­сал это воз­зва­ние.
– Свя­щен­ни­ки по­че­му-то по дол­гу хри­сти­ан­ства долж­ны под­чи­нять­ся Пат­ри­ар­ху, да­же в том слу­чае, ес­ли Пат­ри­арх тол­ка­ет вас на контр­ре­во­лю­ци­он­ный шаг, а не де­лать это­го вы стес­ня­е­тесь.
– Мы долж­ны стес­нять­ся, по­то­му что Цер­ковь для нас – са­мое до­ро­гое и со­сто­ит из ум­ных лю­дей, а во-вто­рых, в этом воз­зва­нии я ни­че­го контр­ре­во­лю­ци­он­но­го не ви­жу. Все, что там ска­за­но о свя­то­тат­стве, име­ет от­но­ше­ние к лю­дям из ко­мис­сии по изъ­я­тию цен­но­стей, чтобы они осто­рож­нее об­ра­ща­лись с со­су­да­ми.
– Ес­ли свя­щен­ник не вы­ска­зы­ва­ет сво­их мыс­лей, по­то­му что он ду­ма­ет, что это стес­не­ние, то, по ва­ше­му мне­нию, это не есть шкур­ни­че­ство?
– Смот­ря в ка­ком слу­чае.
– Во всех тех слу­ча­ях, ко­гда свя­щен­ник рас­хо­дит­ся с Пат­ри­ар­хом, он все-та­ки дол­жен ис­пол­нять то, что ему при­ка­за­но. Как вы счи­та­е­те, это шкур­ни­че­ство или стес­не­ние?
– Я это шкур­ни­че­ством на­звать не мо­гу. И да­же в том слу­чае, ко­гда они убеж­де­ны, что это­го ис­пол­нить нель­зя, я вполне уве­рен, что Пат­ри­арх ни­че­го про­ти­во­хри­сти­ан­ско­го ис­пол­нить не при­ка­жет, и по­то­му свя­щен­ни­ки долж­ны ис­пол­нить свой долг по­ви­но­ве­ния.
В по­след­ний день про­цес­са об­ви­ня­е­мым бы­ло поз­во­ле­но ска­зать по­след­нее сло­во. Про­то­и­е­рей Алек­сандр ска­зал: «Граж­дане судьи, преж­де чем по­ки­нуть этот зал и уй­ти, мо­жет быть, в веч­ность, я хо­тел бы ре­а­би­ли­ти­ро­вать се­бя... Хри­сти­а­нин дол­жен лю­бить ближ­них и Бо­га... Мне бы еще хо­те­лось ска­зать, что мы здесь, по­пав­шие на ска­мью под­су­ди­мых, да­ле­ко не со­став­ля­ем той спло­чен­ной тес­ной ор­га­ни­за­ции, ко­то­рую хо­тел бы ви­деть об­ви­ни­тель. По­верь­те, что мно­гие из свя­щен­ни­ков по недо­ра­зу­ме­нию здесь. Ведь и все бла­го­чин­ные чи­та­ли воз­зва­ние, а на ска­мье ока­за­лась неболь­шая груп­па лю­дей. Я ду­маю, что весь наш про­цесс, ко­то­рый со­вер­ша­ет­ся здесь, – гро­мад­ное недо­ра­зу­ме­ние... На­ши мыс­ли и мы да­ле­ки от той по­ли­ти­че­ской жиз­ни, ко­то­рую нам пы­та­ют­ся на­вя­зать. Мы не иезу­и­ты, мы не ка­то­ли­че­ское ду­хо­вен­ство – нет, мы дей­стви­тель­но при­шли и стро­им толь­ко од­ну ду­хов­ную жизнь, ко­то­рая нам под­ве­до­ма, все дру­гое – по­ли­ти­ка, тем бо­лее контр­ре­во­лю­ция – нам чуж­ды со­вер­шен­но. По­это­му, ес­ли я и со­вер­шил ка­кое-ли­бо пре­ступ­ле­ние, в том смыс­ле, что, про­чи­тав контр­ре­во­лю­ци­он­ное воз­зва­ние (хо­тя это не до­ка­за­но), воз­бу­дил этим тол­пу, ес­ли мы дей­стви­тель­но что-ли­бо со­вер­ши­ли, то это плод на­ше­го незна­ния ори­ен­та­ции в но­вой об­ста­нов­ке... Для ме­ня лич­но смерть не страш­на – я, как ве­ру­ю­щий, ве­рую, что Гос­подь каж­до­му шлет уме­реть то­гда, ко­гда на­до, но нам жизнь нуж­на, чтобы ре­а­би­ли­ти­ро­вать се­бя не здесь, а на де­ле; мне хо­те­лось бы по­слу­жить сво­е­му на­ро­ду, ко­то­рый я люб­лю»^[20].

Пре­по­доб­но­му­че­ник Ма­ка­рий ро­дил­ся 28 ав­гу­ста 1876 го­да в се­ле Лет­ни­ко­во Бу­зу­лук­ско­го уез­да Са­мар­ской гу­бер­нии в се­мье кре­стьян Ни­ко­лая Кар­по­ви­ча и Ев­до­кии Фе­о­фа­нов­ны Те­ле­ги­ных и на сле­ду­ю­щий день был кре­щен и на­ре­чен Пав­лом. В ран­нем дет­стве маль­чи­ку бы­ло чу­дес­ное яв­ле­ние, по­сле ко­то­ро­го он при­нял ре­ше­ние уй­ти в мо­на­стырь. Все мир­ское его пе­ре­ста­ло ин­те­ре­со­вать; еще бу­дучи под­рост­ком, он на­шел пе­ще­ру и уда­лял­ся в нее для мо­лит­вы. Пер­во­на­чаль­ное об­ра­зо­ва­ние он по­лу­чил в на­род­ном на­чаль­ном учи­ли­ще. На сем­на­дца­том го­ду жиз­ни он от­пра­вил­ся в па­лом­ни­че­ство в Ки­ев. Здесь, у свя­тынь Ки­е­во-Пе­чер­ской Лав­ры, окон­ча­тель­но со­зре­ло его ре­ше­ние уй­ти в мо­на­стырь, но ему при­шлось от­ло­жить ис­пол­не­ние это­го на­ме­ре­ния: 1 ян­ва­ря 1898 го­да он был при­зван в ар­мию, в ко­то­рой про­слу­жил до 29 но­яб­ря 1902 го­да.
В 1905 го­ду Па­вел по­сту­пил в Мос­ков­ский ка­фед­раль­ный Чу­дов мо­на­стырь и про­был здесь на по­слуш­ни­че­ском ис­ку­се пять лет. Здесь он окон­чил мо­на­стыр­скую шко­лу. В 1910 го­ду, хо­да­тай­ствуя о по­лу­че­нии ука­за о за­чис­ле­нии Пав­ла в чис­ло по­слуш­ни­ков, на­сто­я­тель в ха­рак­те­ри­сти­ке на­пи­сал о нем: «При­ни­мая в со­об­ра­же­ние его без­уко­риз­нен­ный об­раз жиз­ни, за­мет­ную склон­ность и ду­шев­ное вле­че­ние к ино­че­ско­му жи­тию, все­гдаш­нюю го­тов­ность к усерд­но­му ис­пол­не­нию воз­ла­га­е­мых на него раз­лич­ных по­слу­ша­ний... осме­ли­ва­юсь сми­рен­ней­ше хо­да­тай­ство­вать… об опре­де­ле­нии его… в чис­ло указ­ных по­слуш­ни­ков Чу­до­ва мо­на­сты­ря»^[21].
8 ок­тяб­ря 1910 го­да Па­вел был за­чис­лен в мо­на­стырь по­слуш­ни­ком; ос­нов­ное его по­слу­ша­ние ста­ло кли­рос­ное. 22 ян­ва­ря 1911 го­да он был по­стри­жен в мо­на­ше­ство и на­ре­чен Ма­ка­ри­ем, 1 фев­ра­ля то­го же го­да ру­ко­по­ло­жен во иеро­ди­а­ко­на, а 6 сен­тяб­ря 1913 го­да – во иеро­мо­на­ха.
С на­ча­лом Пер­вой ми­ро­вой вой­ны в ав­гу­сте 1914 го­да иеро­мо­нах Ма­ка­рий был от­ко­ман­ди­ро­ван в дей­ству­ю­щую ар­мию и слу­жил свя­щен­ни­ком при 400‑м по­движ­ном гос­пи­та­ле. Из ко­ман­ди­ров­ки он воз­вра­тил­ся в Чу­дов мо­на­стырь 12 ок­тяб­ря 1915 го­да. 29 июня 1917 го­да за тру­ды, по­не­сен­ные во вре­мя бо­е­вых дей­ствий, отец Ма­ка­рий был на­граж­ден на­перс­ным кре­стом.
По­сле за­кры­тия Чу­до­ва мо­на­сты­ря без­бож­ни­ка­ми иеро­мо­нах Ма­ка­рий стал слу­жить в хра­ме на Тро­иц­ком пат­ри­ар­шем по­дво­рье. 3 ап­ре­ля 1922 го­да в Сер­ги­ев­ский храм Тро­иц­ко­го по­дво­рья при­шла ко­мис­сия по изъ­я­тию цер­ков­ных цен­но­стей. Чле­ны ко­мис­сии здесь дей­ство­ва­ли на­ро­чи­то гру­бо и ко­щун­ствен­но, и отец Ма­ка­рий в ли­цо на­звал их гра­би­те­ля­ми и на­силь­ни­ка­ми и был тут же аре­сто­ван и за­клю­чен в тюрь­му.
На до­про­сах во вре­мя су­деб­но­го раз­би­ра­тель­ства отец Ма­ка­рий от­ве­чал от­кры­то и пря­мо.
– Вы се­бя ви­нов­ным при­зна­е­те? – спро­сил его пред­се­да­тель су­да.
– Не при­знаю.
– А в тех фак­тах, ко­то­рые из­ло­же­ны?
– Да, в тех фак­тах я при­знаю.
– Вас в чем об­ви­ня­ют, вы зна­е­те?
– Знаю. Я при изъ­я­тии цер­ков­ных дра­го­цен­но­стей на­звал ко­мис­сию гра­би­те­ля­ми и на­силь­ни­ка­ми, за это ме­ня аре­сто­ва­ли. А что ме­ня по­бу­ди­ло, я вам ска­жу – мое ре­ли­ги­оз­ное чув­ство и пас­тыр­ский долг, по­то­му что свет­ские лю­ди не име­ют пра­ва да­же вхо­дить в ал­тарь. Но ко­гда они кос­ну­лись свя­ты­ни, то для ме­ня это бы­ло очень боль­но; я, вви­ду этих об­сто­я­тельств, дей­стви­тель­но про­из­нес эти сло­ва, что “вы – гра­би­те­ли, вы – на­силь­ни­ки”, ибо они пре­ступ­ность сде­ла­ли, свя­то­тат­ство и ко­щун­ство...
– Зна­чит, бу­дем так счи­тать, что вы счи­та­е­те, что ко­мис­сия дей­ство­ва­ла, как гра­би­те­ли?
– Гра­би­те­ли. Дей­стви­тель­но, это ко­щун­ствен­но для ве­ру­ю­щих, тем бо­лее для слу­жи­те­лей пре­сто­ла. Как же это так? Я при­хо­жу в ваш дом и на­чи­наю рас­по­ря­жать­ся. Ска­жи­те, что это, не то же са­мое?
– Где вы вы­ска­зы­ва­ли эти взгля­ды? Око­ло хра­ма?
– За­чем око­ло хра­ма? Я это го­во­рил на по­дво­рье Пат­ри­ар­ха.
– Где вы, го­во­ри­те, оскор­би­ли ко­мис­сию?
– У Свя­тей­ше­го Пат­ри­ар­ха в хра­ме, при изъ­я­тии.
– У него есть храм?
– Да, до­мо­вый.
– Там мно­го бы­ло изъ­ято цен­но­стей?
– Я ко­гда был, бы­ли вен­чи­ки на гор­нем ме­сте. По­ста­ви­ли стол и, опи­ра­ясь на пре­стол но­гой, на­ча­ли сни­мать. Тут ме­ня аре­сто­ва­ли. Я ви­жу: тут си­ла и во­ля – за­шли с ре­воль­ве­ра­ми, по­ста­ви­ли стра­жу, ка­ва­ле­рию, и что я мо­гу тут сде­лать?
– Вы счи­та­е­те, что при мо­нар­хиз­ме ду­хо­вен­ству луч­ше бы­ло?
– Как то есть луч­ше? Жизнь бы­ла луч­ше, зна­чит, хо­ро­шо.
– Сей­час тя­же­лее?
– Да, те­перь все тя­же­лее.
– Зна­чит, при мо­нар­хиз­ме бы­ло луч­ше?
– Да, всем бы­ло хо­ро­шо, по­то­му что бы­ло изоби­лие, а те­перь мы ви­дим, к че­му стра­на идет и к че­му при­шла, – что об этом го­во­рить.
– Вы мо­нар­хист?
– Да, по убеж­де­нию.
– Ска­жи­те, точ­ка зре­ния хри­сти­ан­ская с точ­кой зре­ния мо­нар­хи­че­ской сов­па­да­ет?
– При чем тут мо­нар­хизм и хри­сти­ан­ство? Хри­сти­ан­ство сво­им по­ряд­ком, мо­нар­хизм сво­им по­ряд­ком.
– Вы мо­же­те от­ве­тить на во­прос? С точ­ки зре­ния хри­сти­ан­ской до­пу­сти­мо быть мо­нар­хи­стом?
– До­пу­сти­мо.
– Зна­чит, из всех ви­дов вла­стей вы со­чув­ству­е­те толь­ко мо­нар­хи­че­ской?
– Я всем со­чув­ствую хо­ро­шим.
– Со­вет­ская власть – хо­ро­шая власть?
– Ес­ли где хо­ро­шо де­ла­ет – хо­ро­шая, а пло­хо – пло­хая. Что же мы бу­дем рас­суж­дать. Мое убеж­де­ние та­кое, а ва­ше дру­гое – и ни­че­го не по­лу­чит­ся.
– Что зна­чит, что вы оста­лись мо­нар­хи­стом?
– Что мои та­кие убеж­де­ния, и я в на­сто­я­щее вре­мя про­тив­но­го не аги­ти­рую, а жи­ву, как все смерт­ные жи­вут на зем­ле.
– Что же то­гда вы пред­ста­ви­те­лей со­вет­ской вла­сти ру­га­е­те?
– Это при усло­вии, ко­гда за­тро­ну­ли чув­ства ре­ли­ги­оз­ной свя­ты­ни.
– Вам из­вест­но, что Пат­ри­арх счи­та­ет су­ще­ству­ю­щие вла­сти как бы от дья­во­ла? Из­вест­но это? Вы его по­сла­ния чи­та­е­те, по­сла­ния 19-го го­да, где он ска­зал, что власть со­вет­ская есть ис­ча­дие ада?
– Я те­перь по­ни­маю и ви­жу, что вы лю­ди неве­ру­ю­щие.
– От­ве­чай­те на во­прос, ес­ли хо­ти­те. Ес­ли не мо­же­те, то ска­жи­те: от Бо­га или от дья­во­ла?
– От Бо­га.
– Как же вы го­во­ри­те, что при­зна­е­те толь­ко мо­нар­хи­че­скую власть, как это при­ми­рить?
– Ведь я ва­шей вла­сти ни­че­го оскор­би­тель­но­го не де­лаю.
– Нет, вы уже на­нес­ли оскорб­ле­ние.
– Я при усло­вии на­не­се­ния оскорб­ле­ния свя­ты­ни.
– Вы зна­е­те, что мо­нар­хи­сты – это вра­ги? Вы счи­та­е­те се­бя при­над­ле­жа­щим к шай­ке вра­гов ра­бо­че­го клас­са?
– У ме­ня вра­гов нет, я за них мо­люсь. Гос­по­ди, про­сти их.
– Не очень вы, ка­жет­ся, мо­ли­лись за со­вет­скую власть.
– Нет, я и сей­час мо­люсь. Гос­по­ди, дай им прий­ти в ра­зум ис­ти­ны. Все лю­ди стре­мят­ся к хо­ро­ше­му... И я смот­рю на вас, что же­ла­ния ва­ши – устро­ить по‑хо­ро­ше­му, и мне это нра­вит­ся, но я ви­жу, что вы стре­ми­тесь соб­ствен­ны­ми си­ла­ми, и я не ви­жу здесь Бо­га. А раз нам Бог ска­зал, что без Ме­ня невоз­мож­но...
Но без­бож­ни­ки не хо­те­ли слу­шать сло­ва о Бо­ге, и об­ви­ни­тель с раз­дра­же­ни­ем пре­рвал от­ца Ма­ка­рия:
– Вы мне чи­та­е­те лек­цию, а я вам за­даю во­прос: вы счи­та­е­те мо­нар­хизм вра­гом тру­дя­щих­ся?
– Я вам го­во­рю – у ме­ня вра­гов нет.
– Вы ис­то­рию зна­е­те, что у мо­нар­хиз­ма бы­ли и дур­ные сто­ро­ны?
– Да, из­вест­но.
– Ес­ли бы власть та­ко­го дур­но­го мо­нар­хиз­ма учи­ни­ла бы ко­щун­ство... и изъ­я­тие свя­ты­ни, вы бы про­мол­ча­ли?
– Я все рав­но не про­мол­чал бы – свя­ты­ня вы­ше всей вла­сти. Та­кие чув­ства са­мые до­ро­гие.
В день окон­ча­ния про­цес­са в по­след­нем сво­ем сло­ве, пре­да­вая свою жизнь в ру­ки Бо­жии, иеро­мо­нах Ма­ка­рий крот­ко ска­зал: «Аще име­е­те вы су­дить по ва­шим за­ко­нам, то су­ди­те»^[22]. На­хо­дясь в тюрь­ме, он го­во­рил за­клю­чен­ным вме­сте с ним свя­щен­ни­кам: «Жду не до­ждусь встре­чи с Гос­по­дом мо­им Хри­стом»^[23].
Од­ним из об­ви­ня­е­мых, со­вер­шен­но непри­част­ным к со­про­тив­ле­нию изъ­я­тию цер­ков­ных цен­но­стей, стал Сер­гей Фе­до­ро­вич Ти­хо­ми­ров, при­хо­жа­нин Бо­го­яв­лен­ской церк­ви в До­ро­го­мило­ве.

Му­че­ник Сер­гий ро­дил­ся в 1865 го­ду в Москве в се­мье куп­ца вто­рой гиль­дии Фе­до­ра Дмит­ри­е­ви­ча Ти­хо­ми­ро­ва; об­ра­зо­ва­ние Сер­гей Фе­до­ро­вич по­лу­чил в цер­ков­но­при­ход­ской шко­ле, а за­тем по при­ме­ру от­ца стал куп­цом. В 1910 го­ду он вме­сте с су­пру­гой пе­ре­ехал с Ар­ба­та на Боль­шую До­ро­го­милов­скую ули­цу, где по­се­лил­ся на­про­тив Бо­го­яв­лен­ско­го хра­ма, став с это­го вре­ме­ни его по­сто­ян­ным при­хо­жа­ни­ном.
Во вре­мя изъ­я­тия цен­но­стей из Бо­го­яв­лен­ско­го хра­ма пе­ред ним со­бра­лась боль­шая тол­па. В ин­фор­ма­ци­он­ной свод­ке за 5 ап­ре­ля 1922 го­да о со­бы­ти­ях, ка­са­ю­щих­ся изъ­я­тия цен­но­стей из Бо­го­яв­лен­ско­го хра­ма, со­труд­ник ГПУ на­пи­сал: «Со­бра­лась тол­па око­ло пя­ти ты­сяч че­ло­век, все вре­мя уве­ли­чи­ва­ю­ща­я­ся, на­стро­ен­ная очень воз­буж­ден­но, и бес­чин­ству­ет: бро­са­ют­ся кам­ня­ми в крас­но­ар­мей­цев, за­дер­жи­ва­ют про­ез­жа­ю­щих в ав­то­мо­би­лях, про­ве­ря­ют до­ку­мен­ты и ищут ком­му­ни­стов – та­ким об­ра­зом был из­бит один ком­му­нист. Тол­пой из­би­то в кровь несколь­ко крас­но­ар­мей­цев, при опе­ра­ции убит один кур­сант. Тол­па за­гна­ла ко­мис­сию вме­сте с крас­но­ар­мей­ца­ми в цер­ковь. Из со­брав­шей­ся мас­сы слы­шат­ся вы­кри­ки, что они вин­то­вок и ре­воль­ве­ров не бо­ят­ся... При­ня­ты ме­ры к сроч­ной при­сыл­ке на ме­ста ка­ва­ле­рии»^[24].
Од­на­ко на сле­ду­ю­щий день ГПУ при­зна­ло, что оно да­ва­ло лож­ные све­де­ния. «Кар­ти­на со­бы­тий не вполне со­от­вет­ство­ва­ла дей­стви­тель­но­сти и бы­ла пред­став­ле­на в бо­лее сгу­щен­ном ви­де, – пи­са­лось в ин­фор­ма­ци­он­ной свод­ке. – Преж­де все­го со­брав­ша­я­ся здесь тол­па, воз­буж­ден­ное на­стро­е­ние ко­то­рой вы­ли­лось в неко­то­рые экс­цес­сы по от­но­ше­нию к от­ря­ду крас­но­ар­мей­цев, охра­ня­ю­щих по­ря­док, в дей­стви­тель­но­сти не до­сти­га­ла тех гро­мад­ных раз­ме­ров... как это бы­ло ука­за­но вче­ра, а бы­ла зна­чи­тель­но мень­ше. Что ка­са­ет­ся со­об­ще­ния об убий­стве кур­сан­та, то та­ко­вое со­об­ще­ние так­же непра­виль­но: в дей­стви­тель­но­сти он был лишь силь­но ушиб­лен кир­пи­чом в ру­ку, при­чем вы­ро­нил вин­тов­ку»^[25].
Сер­гей Фе­до­ро­вич во вре­мя этих со­бы­тий не вы­хо­дил на ули­цу, на­хо­дясь в сво­ей лав­ке на­про­тив хра­ма, но все же был аре­сто­ван и пре­про­вож­ден в тюрь­му вме­сте с дру­ги­ми. На до­про­се сле­до­ва­тель за­дал ему все­го лишь один во­прос:
– В ка­ком ме­сте вы при­ни­ма­ли уча­стие в из­би­е­нии крас­но­ар­мей­цев?
– Ни­ка­ко­го уча­стия в из­би­е­нии крас­но­ар­мей­цев я не при­ни­мал, – от­ве­тил Сер­гей Фе­до­ро­вич.
На этом след­ствие по его де­лу бы­ло за­кон­че­но, а ко­гда де­ло ста­ло раз­би­рать­ся в три­бу­на­ле, то не на­шлось ни од­но­го крас­но­ар­мей­ца, ко­то­рый под­твер­дил бы это об­ви­не­ние, и судьи не ре­ши­лись пуб­лич­но его до­пра­ши­вать, опа­са­ясь, что лю­бые во­про­сы мо­гут вы­явить его пол­ную непри­част­ность к де­лу.
В по­след­нем сво­ем сло­ве Сер­гей Фе­до­ро­вич ска­зал: «Я не мо­гу се­бя при­знать ви­нов­ным; ме­ня уве­ли че­ты­ре аген­та... я во­все там не был»^[26].
8 мая 1922 го­да был за­чи­тан при­го­вор три­бу­на­ла: один­на­дцать че­ло­век бы­ли при­го­во­ре­ны к рас­стре­лу и сре­ди них свя­щен­ни­ки Ва­си­лий Со­ко­лов, Хри­сто­фор На­деж­дин, Алек­сандр За­озер­ский, иеро­мо­нах Ма­ка­рий (Те­ле­гин) и ми­ря­нин Сер­гий Ти­хо­ми­ров.
По­сле су­да все при­го­во­рен­ные к рас­стре­лу бы­ли до­став­ле­ны в оди­ноч­ный кор­пус Бу­тыр­ской тюрь­мы, раз­ме­ще­ны в ка­ме­рах по од­но­му и ли­ше­ны про­гу­лок. По­сле то­го, как ста­ло из­вест­но о при­оста­нов­ле­нии ис­пол­не­ния смерт­но­го при­го­во­ра, осуж­ден­ные с раз­ре­ше­ния на­чаль­ни­ка тюрь­мы по­да­ли хо­да­тай­ство о смяг­че­нии усло­вий со­дер­жа­ния, но оно бы­ло от­кло­не­но.
В тот же день Ста­лин по­дал за­пис­ку чле­нам По­лит­бю­ро: «Мос­ков­ский суд при­го­во­рил к рас­стре­лу один­на­дцать че­ло­век, из них боль­шин­ство по­пы... Ка­ме­нев пред­ла­га­ет огра­ни­чить­ся рас­стре­лом двух по­пов. Про­шу го­ло­со­вать “за” или “про­тив” пред­ло­же­ния... Ка­ме­не­ва. Я лич­но го­ло­сую про­тив от­ме­ны ре­ше­ния су­да»^[27]. Со­сто­я­лось го­ло­со­ва­ние: Ле­нин, Троц­кий, Ста­лин и Зи­но­вьев про­го­ло­со­ва­ли за смерт­ный при­го­вор.
9 мая 1922 го­да Пат­ри­арх Ти­хон на­пра­вил хо­да­тай­ство пред­се­да­те­лю ВЦИКа Ка­ли­ни­ну о по­ми­ло­ва­нии. «В си­лу опре­де­ле­ния Все­рос­сий­ско­го Со­бо­ра... – пи­сал он, – имею долг пе­ча­ло­вать­ся пред Ва­ми, как Пред­ста­ви­те­лем Выс­шей Го­судар­ствен­ной Вла­сти, о по­ми­ло­ва­нии осуж­ден­ных, тем бо­лее что ин­кри­ми­ни­ру­е­мо­го по­сла­ния они не со­став­ля­ли, со­про­тив­ле­ния при изъ­я­тии не про­яв­ля­ли и во­об­ще контр­ре­во­лю­ци­ей не за­ни­ма­лись»^[28].
11 мая сно­ва со­сто­я­лось за­се­да­ние По­лит­бю­ро от­но­си­тель­но при­го­во­рен­но­го ду­хо­вен­ства, на ко­то­ром Троц­кий по­обе­щал, что зав­тра вне­сет свои пись­мен­ные пред­ло­же­ния; на сле­ду­ю­щий день он их огла­сил, пред­ло­жив: «Все­мер­но ис­поль­зо­вать на­сто­я­щий кри­ти­че­ский мо­мент для опуб­ли­ко­ва­ния воз­зва­ния от име­ни про­грес­сив­ной ча­сти ду­хо­вен­ства... раз­бить тем вре­ме­нем при­го­во­рен­ных на две груп­пы, как на ос­но­ва­нии об­сто­я­тельств, вы­те­ка­ю­щих из де­ла, так и на ос­но­ва­нии от­зы­вов и хо­да­тайств ло­яль­ных свя­щен­ни­ков, ко­то­рые под­пи­шут воз­зва­ние»^[29].
В тот же день ли­де­ры об­нов­лен­цев по­да­ли хо­да­тай­ства во ВЦИК о по­ми­ло­ва­нии при­го­во­рен­ных к рас­стре­лу, при этом «счи­тая при­го­вор три­бу­на­ла... в выс­шей сте­пе­ни спра­вед­ли­вым»^[30] и «при­зна­вая со­вер­шен­ную спра­вед­ли­вость при­го­во­ра три­бу­на­ла по де­лу... об­ви­ня­е­мых в про­ти­во­дей­ствии вла­сти при изъ­я­тии цен­но­стей»^[31].
14 мая пред­се­да­тель Мос­ков­ско­го Рев­три­бу­на­ла, за­ме­сти­тель нар­ко­ма Юс­ти­ции и за­ме­сти­тель пред­се­да­те­ля ГПУ при бли­жай­шем уча­стии Троц­ко­го со­ста­ви­ли за­клю­че­ние по де­лу при­го­во­рен­ных к рас­стре­лу свя­щен­ни­ков. «При ис­клю­че­нии из спис­ка 11-ти осуж­ден­ных к выс­шей ме­ре на­ка­за­ния осталь­ных 6‑ти лиц, – пи­са­ли они, – ко­мис­сия ру­ко­вод­ство­ва­лась ис­клю­чи­тель­но со­об­ра­же­ни­я­ми о воз­мож­но­сти с наи­мень­шим ущер­бом для су­ще­ства при­го­во­ра, спра­вед­ли­во­го по от­но­ше­нию ко всем 11-ти, пой­ти мак­си­маль­но на­встре­чу хо­да­тай­ству про­грес­сив­но­го ду­хо­вен­ства»^[32].
Об­нов­лен­цы, од­на­ко, на­де­я­лись, что по­дан­ные ими хо­да­тай­ства о по­ми­ло­ва­нии бу­дут – из-за тес­но­го со­труд­ни­че­ства их с вла­стя­ми – удо­вле­тво­ре­ны пол­но­стью и та­ким об­ра­зом всем бу­дет по­ка­за­но, что имен­но их по­ли­ти­ка вза­и­мо­от­но­ше­ний с со­вет­ской вла­стью при­но­сит пло­ды. Но без­бож­ной вла­сти ку­да важ­нее бы­ло свя­зать с со­бой об­нов­лен­цев кро­вью про­ли­той невин­ных лю­дей, чтобы в гла­зах на­ро­да они все­гда оста­ва­лись пре­да­те­ля­ми. 18 мая 1922 го­да По­лит­бю­ро при­ня­ло окон­ча­тель­ное ре­ше­ние о рас­стре­ле при­го­во­рен­ных.
По­сле утвер­жде­ния при­го­во­ра По­лит­бю­ро отец Ва­си­лий пи­сал сво­им близ­ким: «19/V. Всем лю­бя­щим и пом­ня­щим ме­ня! На­си­лу про­жил эту бес­ко­неч­ную ночь. Во­ис­ти­ну эта бы­ла ночь под мно­го­стра­даль­но­го Иова. Нер­вы до то­го на­тя­ну­ты, что не мог уснуть ни од­ной ми­ну­ты. Каж­дые ша­ги за две­рью ка­за­лись по­хо­дом за мной, чтобы ве­сти на Гол­го­фу. И вот уже утро, а все-та­ки сна нет, нет и по­зы­вов к нему. Сре­ди но­чи при­ча­стил­ся. Это уте­ши­ло, ко­неч­но, ду­хов­но, но те­лес­но ни­че­го не из­ме­ни­лось. Сколь­ко раз я про­сил и Гос­по­да, и угод­ни­ков свя­тых по­слать мне есте­ствен­ную смерть. За­ви­дую Ро­за­но­ву, ко­то­рый за­бо­лел тяж­ко в тюрь­ме и умер до­ма. Да­же и та­ко­го, ка­жет­ся не очень боль­шо­го сча­стья, и то уже по­лу­чить нель­зя. Оста­ет­ся, вид­но, по­вто­рять од­но и то же: да бу­дет во­ля Твоя, яко на небе­си и на зем­ли!
Вспом­нил вче­раш­нюю за­пис­ку То­ни при по­сыл­ке про­дук­тов. Пи­шет: мно­гие участ­ву­ют в пе­ре­да­че и про­сят бла­го­сло­ве­ния. Шлю вам это мое пас­тыр­ское бла­го­сло­ве­ние, не мое, соб­ствен­но, а Бо­жие – через ме­ня, недо­стой­но­го. Как я рад был бы вас бла­го­сло­вить лич­но, усты ко устом по­бе­се­до­вать! Ан­на Ва­си­льев­на и Вла­ди­мир Ан­дре­евич, на­вер­ное, ис­стра­да­лись по мне, греш­но­му, и ты, Ан­на Ге­ор­ги­ев­на, на­вер­ное, ис­пла­ка­лась, ме­ня вспо­ми­на­ю­чи. Да и все вы: Ев­до­кия Ива­нов­на, Оля, Ка­тя, Па­ня, Ма­ня, Та­ня, Мат­ре­ша и дру­гие все – из­го­ре­ва­лись о сво­ем ба­тюш­ке, с ко­то­рым за­вя­за­лись, как на грех, та­кие теп­лые, дру­же­ские от­но­ше­ния. Глу­бо­ко скорб­лю я о вас в раз­лу­ке с ва­ми. Хоть глаз­ком бы взгля­нуть на вас, хоть где-ни­будь в ще­лоч­ку уви­деть вас! Но ни­че­го не вид­но из мо­ей ка­ме­ры, толь­ко небо да сте­ны тю­рем­ные. Уте­шим­ся тем, что вся­кое стра­да­ние на поль­зу че­ло­ве­ку, на поль­зу его бес­смерт­ной ду­ше, ко­то­рая толь­ко ведь и име­ет зна­че­ние. Для ме­ня стра­да­ние тем бо­лее необ­хо­ди­мо, что жизнь про­жи­та сре­ди по­сто­ян­но­го за­бве­ния о ду­шах, вве­рен­ных мо­е­му пас­тыр­ско­му по­пе­че­нию. Вре­мя бы­ло тра­че­но на вся­кие де­ла и мень­ше все­го на те, на ко­то­рые нуж­но бы­ло, – на пас­тыр­ский по­двиг. Жаль, что про­зре­вать все­гда при­хо­дит­ся по­сле то­го, как бе­да стря­сет­ся, как да­же и по­пра­вить ни­че­го нель­зя. И вот вам всем, кто хо­чет и бу­дет пом­нить ме­ня, урок от мо­ей тра­ги­че­ской судь­бы – огля­ды­вать­ся во­вре­мя и не до­жи­вать до та­ких непо­пра­ви­мых уда­ров, до ка­ких до­жил я. Имей­те му­же­ство со­знать непра­виль­ность пу­ти, ко­то­рым иде­те, и су­мей­те по­во­ро­тить ту­да, ку­да нуж­но. А ку­да нуж­но, об этом каж­до­му го­во­рит преж­де все­го со­весть его, а по­том Хри­стос в Его Свя­том Еван­ге­лии. Иди­те за со­ве­стью и за Хри­стом и ни­ко­гда ни в чем не по­тер­пи­те уро­на. Мо­жет быть, по­те­ря­е­те во мне­нии об­ще­ства, в ма­те­ри­аль­ном до­стат­ке, в слу­жеб­ных успе­хах – все это, в кон­це кон­цов, не боль­ше пу­ли. “Хва­тай­ся за веч­ную жизнь”^[e], – пи­шет апо­стол Па­вел Ти­мо­фею. И вы преж­де все­го и боль­ше все­го пе­ки­тесь о веч­ной жиз­ни, о небе, о ду­ше, о слу­же­нии Хри­сту, о по­мо­щи бра­тьям мень­шим, о люб­ви к ближ­ним и т. п. – и то­гда про­жи­ве­те жизнь свою без по­тря­се­ний, без ка­та­строф.
Я ча­сто те­перь став­лю се­бе этот во­прос: для че­го стряс­лась на­до мной та­кая непо­пра­ви­мая бе­да? Преж­де все­го, ко­неч­но, для ме­ня са­мо­го, а за­тем и для вас, мо­их до­ро­гих ду­хов­ных де­тей, мо­их ми­лых са­ма­рян и са­ма­ря­нок, при­хо­жан и при­хо­жа­нок, для вас, бра­тьев и се­стер. Ведь все мы долж­ны сой­ти в мо­ги­лу в раз­ное вре­мя. Ва­ше­му пас­ты­рю суж­де­но и в смер­ти быть по­учи­тель­ным, и имен­но по­то­му, что он не умел быть по­учи­те­лен жиз­нью сво­ею. Ес­ли эта судь­ба моя про­из­ве­дет на вас до­ста­точ­ное об­ра­зум­ля­ю­щее впе­чат­ле­ние, ес­ли скор­би мои на­учат и вас при­ми­рять­ся с те­ми мно­ги­ми скор­бя­ми, без ко­их нель­зя вой­ти в Цар­ство Небес­ное, то­гда бу­дет оправ­да­на тя­же­лая участь моя и мне лег­ко и ве­се­ло бу­дет смот­реть с то­го све­та на бла­го­де­тель­ные пе­ре­ме­ны, ка­кие про­изой­дут в жиз­ни ва­шей. Ина­че мне и там неслад­ко бу­дет чув­ство­вать­ся, гля­дя на вас, не вы­нес­ших ни­че­го ду­хов­но по­лез­но­го из по­стиг­ше­го вас ис­пы­та­ния.
Бо­же мой, Бо­же мой! Как мно­го ро­ит­ся мыс­лей в го­ло­ве, чувств в серд­це, ко­то­рые хо­те­лось бы пе­ре­дать вам, мо­им до­ро­гим бра­тьям и сест­рам, мо­им ду­хов­ным ча­дам. Я знаю, что вы креп­ко мо­ли­тесь Бо­гу о мне, и я мо­лит­вен­но вспо­ми­наю всех вас. Не рас­слаб­ляй­тесь в мо­лит­ве из-за то­го, что не по-ва­ше­му хо­те­нию тво­рит Гос­подь, а по Сво­ей свя­той во­ле. Так и долж­но быть. На­ша во­ля слиш­ком недаль­но­вид­на и неустой­чи­ва, чтобы на нее по­ла­гать­ся. Во­ля Бо­жия од­на мо­жет при­ве­сти нас к ис­тин­но­му на­ше­му сча­стью. Устра­и­вай­те же се­бя так, как угод­но Бо­гу, и не роп­щи­те на то, что вы­хо­дит не по-ва­ше­му... То­гда Гос­подь ми­ра все­гда бу­дет с ва­ми.
Бла­го­слов­ляю всех вас. Об­ни­маю и лоб­заю лоб­за­ни­ем свя­тым. Греш­ный про­то­и­е­рей Ва­си­лий.

19/V. Немно­го уснул по­сле бес­сон­ной но­чи, и са­мо­чув­ствие ста­ло зна­чи­тель­но луч­ше. Прав­да, серд­це не пе­ре­ста­ет ныть, как бы в пред­чув­ствии на­вис­шей бе­ды, но со­сто­я­ние ор­га­низ­ма по­кой­ное, урав­но­ве­шен­ное. К то­му же слу­хи рас­пус­ка­ют (я ду­маю, что рас­пус­ка­ют для на­стро­е­ния) хо­ро­шие, буд­то пред­ре­ше­но во­об­ще от­ме­нить смерт­ные при­го­во­ры по на­ше­му де­лу, за­ме­нить дру­ги­ми на­ка­за­ни­я­ми. Ка­кие бы ни бы­ли эти на­ка­за­ния, несо­мнен­но, их пред­по­чтешь рас­стре­лу, но ве­рит­ся с тру­дом в та­кую бла­го­на­ме­рен­ность су­дей. По­че­му же ее не бы­ло у них рань­ше? Ско­ро все узна­ет­ся. Уже, на­вер­ное, де­ло пе­ре­смат­ри­ва­ет­ся, и окон­ча­тель­ный при­го­вор не за­мед­лит всту­пить в си­лу. Гос­по­ди! Что то­гда? Неуже­ли так и при­дет­ся рас­стать­ся с бе­лым све­том? Вот ко­гда ор­га­низм крепнет, то­гда и жаж­да жиз­ни уве­ли­чи­ва­ет­ся. По­то­му-то, я ду­маю, по­движ­ни­ки и из­ну­ря­ли и не ща­ди­ли те­ла, чтобы эту жиз­нен­ность в нем осла­бить, чтобы воз­бу­дить жаж­ду дру­гой, небес­ной, ду­хов­ной жиз­ни. Две эти жаж­ды од­новре­мен­но не мо­гут вме­стить­ся в на­стро­е­ние че­ло­ве­ка. И по­то­му муд­рый не да­ет воз­об­ла­дать жи­вот­но-те­лес­ной чув­ствен­ной жаж­де в сво­ем ор­га­низ­ме, а ста­ра­ет­ся о до­ми­нан­те ду­хов­ной.
В от­но­ше­нии се­бя дол­жен я ска­зать, что ду­хов­ная жаж­да не бы­ла мо­им по­сто­ян­ным и устой­чи­вым на­стро­е­ни­ем и в преж­нее вре­мя. Так оста­ет­ся и те­перь, да­же в эти един­ствен­ные в сво­ем ро­де дни, ко­гда во­прос о жиз­ни здесь и о жиз­ни там сто­ит на са­мой пер­вой оче­ре­ди, ко­гда на­деж­ды на здеш­нюю жизнь те­лес­ную по­чти утра­че­ны и пред­сто­ит неиз­беж­ная встре­ча с жиз­нью по­ту­сто­рон­ней, за­гроб­ной. Да­же и те­перь на­стро­е­ние оста­ет­ся ко­леб­лю­щим­ся, и вспыш­ки чув­ствен­ной, зем­ной жиз­ни ни­сколь­ко не осла­бе­ва­ют, а толь­ко раз­ве за­ми­ра­ют на вре­мя, чтобы немно­го по­го­дя дать о се­бе знать еще силь­нее.
Од­на­ко, ду­маю, не мо­жет прой­ти бес­след­но та­кое ду­шев­ное на­пря­же­ние в борь­бе за то, что же долж­но пред­по­честь – зем­ное или небес­ное, те­лес­ное или ду­шев­ное, на­сто­я­щее или бу­ду­щее. Во вся­ком слу­чае, ве­сы ре­ше­ния скло­ня­ют­ся в сто­ро­ну по­след­не­го вы­бо­ра. И этот ре­зуль­тат яв­ля­ет­ся са­мым важ­ным пло­дом пе­ре­жи­ва­е­мо­го вре­ме­ни. Что бы ни слу­чи­лось по­том, все-та­ки во­прос яв­ля­ет­ся ре­шен­ным окон­ча­тель­но: дер­жись за веч­ную жизнь, за небо, за ду­шу. Осталь­ное все – пре­хо­дит и не сто­ит се­рьез­но­го вни­ма­ния. Для ме­ня, как уже во­об­ще пе­ре­шед­ше­го во вто­рую по­ло­ви­ну жиз­ни, дав­но сле­до­ва­ло бы оста­но­вить­ся на та­ком вы­бо­ре и на­пра­вить все уси­лия к его про­ве­де­нию в жизнь. Это­го не бы­ло по доб­рой во­ле. Те­перь это при­хо­дит­ся при­знать и на­чать осу­ществ­лять по необ­хо­ди­мо­сти.
Да, тюрь­ма ве­ли­кая учи­тель­ни­ца и стро­гая на­став­ни­ца. Она не лю­бит шу­ток и по­ло­вин­ча­то­сти. Здесь на­до ре­шать­ся окон­ча­тель­но и бес­по­во­рот­но. В сво­бод­ной жиз­ни к это­му се­бя ни­как не при­ну­дишь, до это­го со­зна­ния ни­как не дой­дешь. Вот она – эта тюрь­ма, те­перь окон­ча­тель­но убе­ди­ла ме­ня, что от­да­вать­ся со всем жа­ром и ис­клю­чи­тель­но­стью мир­ской, жи­тей­ской су­е­те – чи­стое безу­мие, что на­сто­я­щее за­ня­тие для че­ло­ве­ка долж­но со­сто­ять в слу­же­нии Бо­гу и ближ­не­му и мень­ше все­го в за­бо­тах о се­бе. Что да­ла мне, в кон­це кон­цов, эта моя мно­го­по­пе­чи­тель­ность о зем­ных стя­жа­ни­ях, о че­сто­лю­би­вых, слу­жеб­ных и иных пре­иму­ще­ствах, о по­кое и до­воль­стве те­лес­ной жиз­ни? Я при­знаю, что эта непра­виль­ная по­ста­нов­ка жиз­ни и до­ве­ла ме­ня до тюрь­мы. Прав­да, я в по­след­нее вре­мя (и толь­ко в по­след­нее) стал по­доб­рее, по­за­бот­ли­вее в от­но­ше­нии к бед­ным и к ближ­ним во­об­ще, но имен­но толь­ко чуть-чуть. Нет, на­до в корне все это пе­ре­стро­ить и жить по-хри­сти­ан­ски, а не по-язы­че­ски, как это ве­лось до­се­ле. Но при­дет­ся ли, Гос­по­ди, при­дет­ся ли хоть по­про­бо­вать жить по-Бо­жьи? И смо­жешь ли жить по-Бо­жьи на сво­бо­де?! В тюрь­ме да в гря­ду­щем стра­хе смер­ти ре­ши­мость не про­па­да­ет и крепнет, а на сво­бо­де, сре­ди шу­ма жиз­ни и вся­ких со­блаз­нов – там, по­жа­луй, и не вы­дер­жишь та­ко­го бла­го­го ре­ше­ния.
Да, да, и во вся­ком зле есть свое доб­ро, и да­же боль­шое доб­ро. Так и в тюрь­ме мно­го доб­рых пе­ре­во­ро­тов со­вер­ша­ет­ся в ду­шах лю­дей. И они ухо­дят от­сю­да во мно­гом очи­щен­ны­ми от ста­рых пле­ве­лов, от преж­ней гря­зи. Уй­ду ли я та­ким, и во­об­ще уй­ду ли?!
Прот. В. Со­ко­лов

20/V. Как бес­ко­неч­но дли­нен и бес­ко­неч­но му­чи­те­лен этот тю­рем­ный день! Не зна­ешь, ко­гда вста­ешь, ко­гда что де­ла­ешь. Ча­сов не по­ла­га­ет­ся, и все счи­та­ет­ся толь­ко по оправ­кам: их три – утрен­няя, обе­ден­ная и ве­чер­няя. Ско­ро ли, дол­го ли до той или дру­гой оправ­ки узнать не по че­му, а ночь – так это чи­стая веч­ность, осо­бен­но для ме­ня, ча­сто про­сы­па­ю­ще­го­ся или во­все не за­сы­па­ю­ще­го. Неда­ром на сте­нах есть раз­ные от­мет­ки те­ней – тень обе­да, ужи­на и т. д. Но тут очень ма­ло точ­но­сти, а по­то­му так ча­сто и слы­шишь из окон пе­ре­клич­ки: сколь­ко вре­ме­ни, ско­ро ли то и то. Ле­том, ко­неч­но, мож­но пе­ре­клик­нуть­ся, а ка­ко­во зи­мой си­деть в та­ком по­ло­же­нии. Но­чью ог­ня то­же нет, и смот­ришь по­это­му с осо­бой ра­до­стью на све­ти­ла небес­ные. “Звез­да, про­сти, по­ра мне спать...” – каж­дый ве­чер зву­чат в ду­ше мо­ей эти сло­ва, до­ро­гая То­нич­ка^[f]. Ду­ма­ла ли ты, ко­гда пе­ла, и ду­мал ли я, ко­гда слу­шал, что эти мыс­ли, эти чув­ства, ка­кие за­ло­же­ны в эту пес­ню, бу­дут ре­аль­но пе­ре­жи­вать­ся са­мим мною. От тюрь­мы, как от су­мы, не от­ре­кай­ся. По­сло­ви­ца оправ­да­лась с са­мой бес­по­щад­ной прав­ди­во­стью.
Се­го­дня встал, ду­маю, ча­сов в пять. Ка­кое-то дви­же­ние за две­рью, ка­кие-то то­роп­ли­вые ша­ги, ино­гда воз­гла­сы, а ведь ты за­перт, как в сун­ду­ке, и не мо­жешь про­ве­рить, что де­ла­ет­ся кру­гом те­бя. От­то­го-то так и на­пря­га­ют­ся нер­вы – от этой неиз­вест­но­сти про­ис­хо­дя­ще­го во­круг те­бя. Но нын­че я как буд­то спо­кой­нее от­но­шусь ко все­му, не по­то­му чтобы страх смерт­ный про­пал, а по­то­му, что, по све­де­ни­ям, де­ло на­ше еще сто­ит на мерт­вой точ­ке. Вот ко­гда сдви­нет­ся и пой­дет к кон­цу, то­гда уж при­дет­ся по­вол­но­вать­ся как сле­ду­ет. По­ка же жи­вешь ча­са­ми: то по­лег­че, то по­тя­же­лее. Ино­гда на­бе­жит та­кая мут­ная вол­на на со­зна­ние, что ни­че­му не рад и го­тов хоть на сте­ну лезть...
Пред­ла­га­ют чи­тать кни­ги: есть лю­ди, да­же вы­пи­сы­ва­ю­щие их из до­му и за­ни­ма­ю­щи­е­ся на­у­кой. У вся­ко­го свои нер­вы и свой ха­рак­тер. Но у ме­ня не та­кой, чтобы в ви­ду смер­ти ду­мать о ка­ких-то на­уч­ных ин­те­ре­сах.
Про­бую со­сре­до­то­чить­ся, чи­тать. И через каж­дые пять ми­нут от­ры­ва­юсь, чтобы ду­мать все об од­ном и том же – о сво­ей на­сто­я­щей и бу­ду­щей уча­сти. И ко­гда сно­ва об­ра­тишь­ся к кни­ге, то за­бы­ва­ешь, о чем чи­тал. Ка­кой же мо­жет быть толк из та­ко­го пре­ры­ви­сто­го чте­ния? Вот ес­ли бы бы­ла ка­кая-ни­будь физи­че­ская ра­бо­та, ка­кое-ни­будь ру­ко­де­лие, это бы­ло бы ис­тин­ным сча­стьем. За ним ско­ро­тал бы вре­мя и из­ба­вил­ся от до­ку­ча­ю­щих дум. Жаль, ни­че­го та­ко­го я не умею, да и ма­ло кто из нас уме­ет что-ни­будь в этом ро­де. Опять, нет ни­ка­ких ма­те­ри­а­лов, ни­ка­ких ору­дий. Го­лы­ми ру­ка­ми ни­че­го не по­де­ла­ешь.
Оста­ет­ся по­чти един­ствен­ное, но за­то и са­мое уте­ши­тель­ное за­ня­тие в на­сто­я­щем по­ло­же­нии – это мо­лит­ва. Ес­ли где, то здесь мож­но и долж­но, по Апо­сто­лу, непре­стан­но мо­лить­ся. В сло­вах мо­лит­вы, при углуб­ле­нии в их смысл и зна­че­ние, по­сте­пен­но от­кры­ва­ют­ся но­вые и но­вые ис­точ­ни­ки обод­ре­ния и ра­до­ва­ния. Ино­гда по­вер­га­ешь­ся в са­мо­осуж­де­ние, в со­зна­ние глу­би­ны сво­ей гре­хов­но­сти, в со­зна­ние сво­ей преж­ней немощ­но­сти. Но за­тем это на­стро­е­ние вы­тес­ня­ет­ся бо­лее власт­ны­ми сло­ва­ми на­деж­ды, уте­ше­ния. Для огор­чен­но­го, стра­да­ю­ще­го серд­ца мо­лит­ва не толь­ко да­ет от­дых и по­кой, но и вли­ва­ет в него струи жиз­ни, си­лы для при­ми­ре­ния с без­от­рад­ною дей­стви­тель­но­стью, для пе­ре­не­се­ния по­стиг­ших несча­стий. Без мо­лит­вы пря­мо мож­но бы­ло бы про­пасть, впасть в безыс­ход­ную тос­ку, в смерт­ную аго­нию.
По­ка дер­жу свое пра­ви­ло – вы­чи­ты­ваю все днев­ные служ­бы по мо­лит­во­сло­ву. Не ду­мал я, чтобы эта кни­га так мог­ла быть по­лез­ной мне в жиз­ни, как во­об­ще ведь не ду­мал и по­пасть в на­сто­я­щее пе­чаль­ное по­ло­же­ние. О, ес­ли бы эти мо­лит­вы бы­ли бла­го­при­ят­ны пред Спа­си­те­лем на­шим Бо­гом! Ес­ли бы до­ле­те­ли эти скорб­ные вздо­хи до небес­ных за нас мо­лит­вен­ни­ков и по­двиг­ли их на умо­ле­ние за нас! Но на свои мо­лит­вы на­деж­ды не толь­ко ма­ло, но и со­всем нет. Каж­дый, кто тонет, тот стонет и взы­ва­ет... Я боль­ше воз­ла­гаю на­деж­ды на ва­ши мо­лит­вы, мои близ­кие мо­е­му серд­цу – де­ти кров­ные и де­ти ду­хов­ные. Ва­ши мо­лит­вы доб­ро­воль­ные и са­мо­от­вер­жен­ные, они мо­гут боль­ше зна­чить для уми­ло­стив­ле­ния Вла­ды­ки Хри­ста. Неко­гда мо­лит­вы вер­ных из­ве­ли из тем­ни­цы Пет­ра апо­сто­ла. Не слу­чит­ся ли хоть что-ни­будь по­доб­ное с на­ми, греш­ны­ми, по ва­шим свя­тым мо­лит­вам?!
Прот. В. Со­ко­лов

21/V. День за днем все при­бав­ля­ет нам Гос­подь жиз­ни. Все мед­лит Гос­подь с при­зы­вом нас к Се­бе, ожи­дая на­ше­го по­ка­я­ния, на­шей ду­шев­ной под­го­тов­ки. И смот­ря по то­му, что мы из се­бя по­ка­жем в это кри­ти­че­ское вре­мя, ка­кие за­дат­ки, доб­рые или пло­хие, в се­бе об­на­ру­жим, то и бу­дет нам. Ибо у Пра­вед­но­го Мздо­воз­да­я­те­ля ни­че­го не де­ла­ет­ся не по за­слу­гам.
К со­жа­ле­нию, мы в на­стро­е­нии сво­ем рас­слаб­ля­ем­ся. По раз­ным при­чи­нам. И по­то­му, что гро­за смер­ти еще не вбли­зи, и по­то­му, что втор­га­ют­ся в на­ши мыс­ли и пе­ре­жи­ва­ния ост­рые во­про­сы зло­бо­днев­ной жиз­ни. Вот, на­при­мер, во­про­сы о пе­ре­устрой­стве Церк­ви. Ведь это та­кие до­ро­гие серд­цу на­ше­му во­про­сы, ко­то­рые не за­бу­дешь и в ми­ну­ту смер­ти. Да, что бу­дет с то­бой, род­ная на­ша Пра­во­слав­ная Цер­ковь?! Как буд­то на­роч­но имен­но этим су­дом над на­ми был по­став­лен та­кой ро­ко­вой во­прос. Ты­ся­чу лет не под­ни­ма­лось та­ких во­про­сов. Ку­да же, в ка­кую сто­ро­ну возь­мешь ты на­прав­ле­ние свое, ма­терь на­ша род­ная? Ве­рим в Бо­же­ствен­ный По­кров Небес­ной Гла­вы тво­ей, ве­рим во Хри­ста Гос­по­да, Ко­то­рый воз­лю­бил Цер­ковь Свою и пре­дал Се­бя за нас и не мо­жет оста­вить ее на про­из­вол судь­бы, ве­рим, что Он вы­ве­дет ее на ис­тин­ный и свет­лый путь. Но это – в кон­це кон­цов, а что пред­сто­ит ис­пы­тать ей до тех пор? Что го­то­вит­ся для чад Церк­ви, по­ка все это не об­ра­зу­ет­ся, не бла­го­устро­ит­ся?! Од­но­му Гос­по­ду из­вест­но это, но, су­дя по нам са­мим, мно­го скор­бей и стра­да­ний долж­но вы­пасть на до­лю хри­сти­ан пра­во­слав­ных, по­ка не до­стиг­нут они ти­хо­го при­ста­ни­ща.
И как жаль, как обид­но, что в та­кое важ­ное вре­мя ты от­стра­нен от вся­ко­го уча­стия в со­вер­ша­ю­щих­ся со­бы­ти­ях. Ко­неч­но, мо­жет быть, ни­че­го мы и не внес­ли бы в эти со­бы­тия от се­бя лич­но, но все же мы мог­ли бы по­мочь окру­жа­ю­щим нас разо­брать­ся в них, пе­ре­ва­рить их. В ду­ше вста­ет страх за свою паст­ву, остав­шу­ю­ся без ру­ко­вод­ства, без ду­хов­но­го при­смот­ра, что мо­жет по­влечь за со­бой ко­ле­ба­ние в ве­ре, па­де­ние в нрав­ствен­но­сти и от­чуж­де­ние от Церк­ви. А это вер­ный шаг к ду­хов­ной по­ги­бе­ли. Гос­по­ди! Не по­ставь нам еще и этих, мо­гу­щих быть тя­же­лы­ми, по­след­ствий для на­ших па­со­мых нам же, пас­ты­рям, в счет, не вме­ни нам же в от­вет и, яко благ, про­сти ра­ди на­шей соб­ствен­ной бес­по­мощ­но­сти, невоз­мож­но­сти не толь­ко дру­гим, но и се­бе ни­чем по­мочь в на­сто­я­щем бед­ствен­ном со­сто­я­нии!
Как бу­дешь су­ще­ство­вать и управ­лять­ся при дан­ных усло­ви­ях ты, на­ша Ни­ко­ло-Яв­лен­ская цер­ковь? Кто и как по­ве­дет те­бя в на­ше от­сут­ствие? Неволь­но при­хо­дят в го­ло­ву эти мыс­ли ныне, на­ка­нуне празд­ни­ка 9 мая^[g]. Что ста­нут пред­при­ни­мать вслед­ствие пас­тыр­ско­го кри­зи­са на­ши цер­ков­ные по­пе­чи­те­ли? Удо­вле­тво­рят­ся ли на­ем­ны­ми свя­щен­ни­ка­ми или ста­нут хло­по­тать о но­вом, по­сто­ян­ном свя­щен­ни­ке? Воз­мож­но то и дру­гое, и най­дут­ся, ду­маю, сто­рон­ни­ки и то­го, и это­го. Ме­ня ин­те­ре­су­ет это по­столь­ку, по­сколь­ку бу­дет на сво­ем ме­сте тот, кто явит­ся мо­им за­ме­сти­те­лем. Обид­но и груст­но бу­дет, ес­ли та­ким явит­ся непо­движ­ный или без­дар­ный че­ло­век, ко­то­рый не толь­ко не про­двинет даль­ше на­ми на­ча­то­го, но не под­дер­жит его и в на­сто­я­щей сте­пе­ни раз­ви­тия. То­гда за­чем мы тру­ди­лись, за­чем мы так всем рис­ко­ва­ли? Ко­неч­но, там оста­лись еще лю­ди со ста­рым за­ка­лом, с рев­но­стью о поль­зе и сла­ве хра­ма и при­хо­да. Но че­го не бы­ва­ет в ны­неш­нее вре­мя, ка­ких пре­вра­ще­ний и неожи­дан­но­стей! Так и тут. Ска­за­но: “По­ра­жу пас­ты­ря, и ра­зы­дут­ся ов­цы” [Мф.26,31].
До­ро­гая Ни­ко­ло-Яв­лен­ская паства! Как бы хо­те­лось ви­деть те­бя в эти от­вет­ствен­ные и чре­ва­тые вся­ки­ми со­бы­ти­я­ми дни на вы­со­те сво­их за­дач, в пол­ном со­зна­нии се­рьез­но­сти пе­ре­жи­ва­е­мо­го мо­мен­та. Как бы хо­те­лось, чтобы ты удер­жа­лась в преж­ней ро­ли хра­ни­тель­ни­цы чи­сто­го пра­во­сла­вия, за­вет­ных тра­ди­ций, стро­го­го уста­ва служб, на­стро­ен­но­сти бо­го­слу­жеб­ной по­ста­нов­ки! Как бы хо­те­лось, чтобы про­дол­жа­лось сре­ди те­бя ре­ли­ги­оз­ное про­све­ще­ние, раз­го­ра­лось мо­лит­вен­ное вдох­но­ве­ние, рас­ши­ря­лось бла­го­тво­ри­тель­ное де­ло! Хо­чет­ся ве­рить и на­де­ять­ся, что небес­ный хо­зя­ин хра­ма и ру­ко­во­ди­тель паст­вы – свя­ти­тель Хри­стов Ни­ко­лай не даст за­глох­нуть по­се­ян­ным се­ме­нам, не даст по­гиб­нуть уже об­на­ру­жив­шим­ся всхо­дам и по­шлет на ни­ву свою над­ле­жа­щих де­ла­те­лей, чтобы до­вер­шить на­ча­тое. Бу­ди сие, бу­ди!
Прот. В. Со­ко­лов

22/V. Ни­ко­лин день! Наш свет­лый хра­мо­вый празд­ник! Слы­шу дав­но – зво­нят к ран­ним. За серд­це хва­та­ет этот звон. Зво­нят и у нас ко­неч­но. Но те­бе нель­зя ни зво­на по­слу­шать, ни на служ­бу взгля­нуть. Вот до че­го мож­но до­жить! Знать, ве­ли­ки на­ши гре­хи, что ли­ши­ли нас все­го-все­го, да­же са­мо­го невин­но­го и для всех воз­мож­но­го. Это, несо­мнен­но, воз­да­я­ние за гре­хи соб­ствен­но пас­тыр­ские, за неуме­ние, за неже­ла­ние па­сти как сле­ду­ет ста­до Хри­сто­во. Нам ука­за­но па­сти – не гос­под­ствуя над на­сле­ди­ем Бо­жи­им, но ду­шу свою по­ла­гая за него, а мы, как раз на­обо­рот, все па­се­ние по­ла­га­ем во внеш­нем вла­ды­че­стве над па­со­мы­ми, в по­лу­че­нии с него сквер­ных при­быт­ков, в до­сти­же­нии се­бе по­че­та и сла­вы и проч., и проч. Од­ним сло­вом, мы из­вра­ти­ли са­мый смысл ду­хов­но­го пас­тыр­ства и пре­вра­ти­ли его во вла­ды­че­ство мир­ское. За это, несо­мнен­но, и каз­нить­ся при­хо­дит­ся. Ду­ма­ешь, что ведь не один я та­кой – и все та­ко­вы, – но раз­ве это оправ­да­ние? Вор не мо­жет оправ­дать­ся тем, что мно­гие дру­гие во­ру­ют, и да­же боль­ше его, а по­пал­ся – так тер­пи за­слу­жен­ное. Так вот и я – по­пал­ся, и на пу­стя­ках, мож­но ска­зать, по­пал­ся, все­го на од­ной про­по­ве­ди, и вот неси эту страш­ную ка­ру. А ка­ра дей­стви­тель­но ужас­на, для ме­ня по край­ней ме­ре. При­хо­дит­ся каж­дый день уми­рать, ибо каж­дый день ждешь, что те­бя по­зо­вут на рас­стрел. Не зна­ешь, в ка­кой ста­дии на­хо­дит­ся су­деб­ный про­цесс – вот, мо­жет быть, при­го­вор под­пи­сан и срок его ис­тек. Сей­час при­дут при­во­дить в ис­пол­не­ние. И ме­чешь­ся в этом ожи­да­нии на­вис­шей над то­бой ка­ры, и не зна­ешь, че­го да­же про­сить у Гос­по­да: то­го ли, чтобы про­дли­лась еще жизнь, или чтобы ско­рее она кон­чи­лась и пре­кра­ти­лись эти му­че­ния, эти еже­днев­ные уми­ра­ния. Пред­став­ля­ешь се­бе, как те­бя по­ста­вят к стен­ке, как объ­явят при­го­вор, как на­ве­дут на те­бя ру­жья, как по­чув­ству­ешь смер­тель­ный удар, – все это уже по несколь­ку раз пе­ре­жи­ва­ешь в сво­ем во­об­ра­же­нии, а серд­це все дро­жит, все но­ет, и нет ему ни ми­ну­ты по­коя. Раз­ве это жизнь?!
Встал, по обы­чаю, ра­но. Уже по­мо­лил­ся и при­ча­стил­ся. Вспо­ми­наю, что те­перь слу­жил бы в церк­ви сво­ей, те­перь учил бы сво­их при­хо­жан, го­во­рил бы им о свя­ти­те­ле Ни­ко­лае – и сам бы уте­шил­ся, и дру­гих уте­шил и обод­рил. А там стал бы хо­дить по при­хо­ду и де­лить­ся со все­ми сво­и­ми мыс­ля­ми и чув­ства­ми. В свою се­мью, сво­им дет­кам при­нес бы празд­нич­ную ра­дость и уте­ше­ние. Те­перь без ме­ня им и празд­ник не в празд­ник. Хоть и не умер их па­па, но его нет с ни­ми, а мо­жет быть, он уже и умер, мо­гут они ду­мать и от это­го еще боль­ше омра­чать­ся и рас­стра­и­вать­ся. Да, сколь­ко вся­ких стра­да­ний и ли­ше­ний на­де­лал я этой сво­ей ис­то­ри­ей и ближ­ним, и даль­ним. Раз­ве нель­зя бы­ло за­ра­нее учесть все­го это­го? Так нет, как бы на­роч­но все это бы­ло иг­но­ри­ро­ва­но и сде­ла­но так имен­но, как не на­до бы­ло де­лать. Позд­нее рас­ка­я­ние! Сколь­ко бы­ло та­ких рас­ка­я­ний и ка­кой был прок от них! Ес­ли ино­гда эти рас­ка­я­ния и при­во­ди­ли к воз­вра­ту преж­не­го бла­го­по­лу­чия и по­ло­же­ния, то мно­го ли слу­жи­ли они де­лу нрав­ствен­но­го ис­прав­ле­ния и об­нов­ле­ния? – Немно­го, а по­то­му и ис­то­щи­лось Бо­жие дол­го­тер­пе­ние и на­вис над го­ло­вой этот страш­ный и ро­ко­вой удар. Та­ким об­ра­зом, те­перь по­став­лен во­прос о том, мо­гу ли я быть ис­тин­ным пас­ты­рем, в со­сто­я­нии ли осу­ще­ствить, хо­тя от­но­си­тель­но, пас­тыр­ский иде­ал или уже без­на­де­жен. От это­го и бу­дет за­ви­сеть судь­ба мо­ей жиз­ни. Гос­подь со­хра­нит и про­дол­жит ее, ес­ли по все­ве­де­нию Сво­е­му зна­ет, что еще мо­гу я ис­пра­вить­ся, мо­гу быть доб­рым пас­ты­рем. Ес­ли нет, то Он пре­рвет эту жизнь, чтобы ни се­бе не при­но­си­ла, ни дру­гим не де­ла­ла лиш­не­го зла и вре­да. Тво­ри же, Гос­по­ди Серд­це­вед­че, во­лю Свою! У ме­ня же ныне на ду­ше од­но: умо­ли, угод­ни­че Бо­жий Ни­ко­лае, за ме­ня, недо­стой­но­го, Гос­по­да Бо­га, дабы мне скон­чать жизнь на служ­бе при свя­том хра­ме тво­ем, дабы не по­гиб­нуть злою, на­силь­ствен­ною смер­тью, а спо­до­бить­ся хри­сти­ан­ской без­бо­лез­нен­ной, непо­стыд­ной и мир­ной кон­чи­ны. На­де­ясь на мо­лит­вы, ве­руя в пред­ста­тель­ство твое, с тер­пе­ни­ем бу­ду ждать кон­ца этой му­чи­тель­ной тра­ге­дии, это­го еже­днев­но­го уми­ра­ния.
Прот. В. Со­ко­лов

23/V. По­ви­дал­ся с ва­ми, дет­ки мои до­ро­гие. Сла­ва Бо­гу! Как буд­то про­свет­ле­ло на ду­ше. А те­перь опять уже по­шли пе­чаль­ные ду­мы: не в по­след­ний ли раз я по­ви­дал­ся с ва­ми? Жизнь ви­сит на во­лос­ке. Тя­же­ло, невы­но­си­мо тя­же­ло жить в та­ком по­ло­же­нии…
Ни­ко­гда не па­дал так ду­хом, как в эти дни, по­то­му ли, что над­ло­ми­лись нер­вы, что эта на­пря­жен­ная в ду­мах и чув­ствах жизнь ста­ла уби­вать вся­кую бод­рость в ду­ше, или по­то­му, что дей­стви­тель­но чув­ству­ет­ся боль­шая опас­ность в от­но­ше­нии мо­ей жиз­ни. По­жа­луй, и то и дру­гое. Удру­ча­ю­ще по­вли­я­ло на на­стро­е­ние со­об­ще­ние о при­суж­де­нии к смер­ти шуй­ских свя­щен­ни­ков, участ­ни­ков та­мош­не­го воз­му­ще­ния. Та­кой пре­це­дент ни­че­го хо­ро­ше­го не су­лит. За­тем об­ра­зо­ва­ние но­во­го цер­ков­но­го управ­ле­ния с от­став­кой Пат­ри­ар­ха – то­же небла­го­при­ят­ный мо­мент. Мы то­же со­при­част­ны ста­ро­му на­прав­ле­нию, и яс­но, что за нас сре­ди но­вых не най­дет­ся за­щит­ни­ков. Ско­рее в ли­це их мы встре­тим се­бе недоб­ро­же­ла­те­лей, и это, ко­неч­но, мо­жет от­ра­зить­ся на ре­ше­нии су­дей по на­ше­му де­лу.
Есть лю­ди и сре­ди нас неуны­ва­ю­щие и жи­ву­щие так, как бы им ни­че­го не гро­зи­ло. Ко­неч­но, боль­шин­ству из нас и дей­стви­тель­но ни­че­го не гро­зит, кро­ме за­клю­че­ния, по­то­му что об­ви­не­ния со­всем не тяж­ки. Но я ду­маю, что, да­же и при­над­ле­жа и к та­ким, я чув­ство­вал бы се­бя очень дур­но. Как бы то ни бы­ло, все‑та­ки ты – смерт­ник, как здесь нас зо­вут, а это клей­мо – тя­же­лое, несмы­ва­е­мое.
Утро все-та­ки при­но­сит неко­то­рую бод­рость ду­ха и рож­да­ет оп­ти­мизм во взгля­дах. Хо­чет­ся смот­реть на бу­ду­щее в ро­зо­вые оч­ки, хо­чет­ся по­ве­рить, что все обой­дет­ся без край­ней жерт­вы. О, ес­ли бы так и устро­ил Гос­подь! Век бы сла­вил Его бо­га­тую ми­лость! Век бы вос­пе­вал пред пре­сто­лом Его снис­хож­де­ние! Все­гда про­слав­лял бы и твое за­ступ­ле­ние, свя­ти­те­лю Ни­ко­лае, ибо те­бе в осо­бен­но­сти свой­ствен­но ока­зы­вать по­мощь в тем­ни­це су­щим и из­бав­лять от смер­ти на­прас­но осуж­ден­ных.
Прот. В. Со­ко­лов

24/V. Ночь под свя­тых Ки­рил­ла и Ме­фо­дия, от­да­ние Пас­хи. Ото­всю­ду несет­ся звон цер­ков­ный. Вез­де празд­ну­ют, мо­лят­ся, ра­ду­ют­ся. А ты си­дишь и ду­ма­ешь толь­ко од­ну свою ду­му – ско­ро ли при­дут по твою ду­шу. Гос­по­ди, ка­кая без­от­рад­ная до­ля! Труд­но удер­жать­ся, чтобы не про­сить, не мо­лить: “Из­ве­ди из тем­ни­цы ду­шу мою, внем­ли гла­су мо­ле­ния мо­е­го”. Ис­то­ми­лось, из­бо­ле­лось серд­це в этом му­чи­тель­ном ожи­да­нии. И я не знаю, ес­ли да­же “ми­мо идет ме­ня ча­ша сия” [Мф.26,39], бу­ду ли я ко­гда-ни­будь на что-ни­будь го­ден. Я пре­вра­щусь в бо­лез­нен­но­го ин­ва­ли­да. Те­перь я же­лаю од­но­го, чтобы ме­ня со­сла­ли ку­да-ни­будь. Это неволь­ное пу­те­ше­ствие, оно, мо­жет быть, ожи­ви­ло бы ме­ня, под­ня­ло бы мой дух, укре­пи­ло бы мои си­лы. А без это­го все рав­но ед­ва ли я бу­ду в со­сто­я­нии пе­ре­не­сти этот тя­же­лый удар.
Бо­юсь и за вас, мои до­ро­гие дет­ки, бо­юсь, как бы и вы с го­ря да слез не на­жи­ли се­бе че­го-ни­будь. Пе­чаль для дум­чи­во­го че­ло­ве­ка вещь очень опас­ная. Хо­ро­шо то, и это по­мо­жет вам, что у вас мно­го за­бот и тру­дов, и все раз­но­об­раз­ных. За ни­ми все‑та­ки рас­се­е­тесь, раз­вле­че­тесь. А по­том, око­ло вас лю­ди, ко­то­рые все-та­ки от­вле­ка­ют ва­ше вни­ма­ние от боль­но­го ме­ста и да­ют пе­ре­дыш­ку. Вот в этом от­но­ше­нии на­ше по­ло­же­ние здесь – са­мое ужас­ное. Си­ди день и ночь один-оди­не­ше­нек. По­не­во­ле в го­ло­ве как клин вбит – од­на толь­ко эта ужас­ная мысль о пред­сто­я­щей те­бе смер­ти и о без­на­деж­но­сти тво­е­го по­ло­же­ния. Как рад бы­ва­ешь, ко­гда кто-ни­будь в вол­чок (ма­лень­кое от­вер­стие в две­ри для кон­тро­ля на­чаль­ством) спро­сит или ска­жет что-ни­будь. И это уже го­тов счи­тать ве­ли­ким со­бы­ти­ем и сча­сти­ем. А как мед­лен­но пол­зет здесь вре­мя! День, на­чи­на­ю­щий­ся с 6 ча­сов, ка­жет­ся пря­мо бес­ко­неч­ным. А ночь для ме­ня, ма­ло спя­ще­го, и еще длин­нее. Я да­же бо­юсь этих но­чей, по­то­му что по но­чам здесь при­ез­жа­ют и за­би­ра­ют для от­прав­ле­ния к пра­от­цам.
От­слу­жил по­след­нюю служ­бу пас­халь­ную. При­ча­стил­ся. При­дет­ся ли еще петь Пас­ху на зем­ле? Ты Один ве­си, Гос­по­ди! Но ес­ли нет – то удо­стой ме­ня при­ча­стить­ся веч­ной Тво­ей Пас­хи в неве­чер­нем дне Цар­ствия Тво­е­го.
Прот. В. Со­ко­лов

25/V. Вот и Воз­не­се­ние Гос­подне, чу­дес­ный ко­нец чу­дес­ней­ше­го на­ча­ла (Вос­кре­се­ния). Эти­ми чу­де­са­ми сто­ит вся ве­ра на­ша, на них она зи­ждет­ся, как на сво­ем гра­нит­ном фун­да­мен­те. Что бы ни из­мыш­ля­ло неве­рие про­тив хри­сти­ан­ства, оно все­гда бу­дет силь­но и устой­чи­во на этом непо­ко­ле­би­мом ос­но­ва­нии, ка­кое да­но в вос­кре­се­нии и воз­не­се­нии Хри­сто­вом. Для ме­ня, сей­час в осо­бен­но­сти, яв­ля­ет­ся от­рад­ным и пол­ным на­деж­ды этот празд­ник Воз­не­се­ния Гос­под­ня. За­чем Он воз­нес­ся? – Иду, ска­зал Он, чтобы при­го­то­вить ме­сто вам. Ста­ло быть, и мне, греш­но­му, Ты, Гос­по­ди, при­го­то­вишь ме­стеч­ко, хо­тя са­мое по­след­нее ме­стеч­ко в Цар­ствии Тво­ем. Ста­ло быть, не без­на­деж­на на­ша участь при этом пе­ре­се­ле­нии в ту за­гроб­ную жизнь, ста­ло быть, смерть не есть уни­что­же­ние, не есть на­ча­ло но­во­го му­чи­тель­но­го су­ще­ство­ва­ния – она есть на­ча­ло но­вой, луч­шей жиз­ни, есть пе­ре­ме­на от пе­ча­ли на сла­дость, по вы­ра­же­нию цер­ков­ной мо­лит­вы. Ес­ли бы так, то и не сле­ду­ет ту­жить о пре­кра­ще­нии этой зем­ной жиз­ни, ту­жить о при­бли­жа­ю­щей­ся смер­ти: для ве­ру­ю­ще­го хри­сти­а­ни­на это пе­ре­ход в луч­шую жизнь, это на­ча­ло его бла­жен­ства со Хри­стом. Эти мыс­ли да­ют мне ныне ве­ли­кое успо­ко­е­ние, и я ны­неш­нюю ночь про­вел мно­го лег­че, чем все пред­ше­ству­ю­щие. Но вот утро опять при­нес­ло рас­слаб­ле­ние ду­ха. Несет­ся с Моск­вы ра­дост­ный звон. Мыс­лен­но ви­жу наш храм, те­ку­щую в него лен­ту на­ряд­ных бо­го­моль­цев. Ви­жу на­пол­нен­ный храм внут­ри, мно­гих чад сво­их, сто­я­щих по сво­им из­люб­лен­ным ме­стам. И горь­ко ста­но­вит­ся, что те­бя там нет, что ты не толь­ко не мо­жешь там слу­жить, го­во­рить, но да­же и при­сут­ство­вать в чис­ле бо­го­моль­цев. Пе­ре­жи­ва­ния тя­же­лые, но ко­гда вспом­нишь, что, жи­вя на сво­бо­де и поль­зу­ясь все­ми бла­га­ми ее, преж­де ты со­вер­шен­но не це­нил их, ни во что не ста­вил, а при­ни­мал как долж­ное, как обыч­ное, то пой­мешь, что эти пе­ре­жи­ва­ния вполне за­слу­же­ны и для бу­ду­ще­го очень по­учи­тель­ны. Во­об­ще, это за­клю­че­ние за­став­ля­ет неволь­но на мно­гое смот­реть ины­ми, чем то­гда, гла­за­ми, пе­ре­оце­нить ста­рые цен­но­сти и мно­гое по­вы­сить, а иное и по­ни­зить в зна­че­нии, по­вы­сить все ду­хов­ное, иде­аль­ное, и по­ни­зить все ма­те­ри­аль­ное, чув­ствен­ное, ибо пер­вое все­гда жи­вет и дей­ству­ет, а вто­рое толь­ко до из­вест­но­го пре­де­ла.
Прот. В. Со­ко­лов»^[33].
По­ста­нов­ле­ние По­лит­бю­ро дол­жен был под­твер­дить ВЦИК, но он все не при­ни­мал ни­ка­ко­го ре­ше­ния, и 26 мая По­лит­бю­ро при­ня­ло сле­ду­ю­щее по­ста­нов­ле­ние: «Ука­зать т.т. Ка­ли­ни­ну и Ену­кид­зе на недо­пу­сти­мость во­ло­ки­ты, про­яв­лен­ной ими в про­ве­де­нии в жизнь ре­ше­ния По­лит­бю­ро от 18.V с.г. ...и пред­ло­жить им вы­пол­нить его в те­че­ние се­го­дняш­не­го дня»^[34]. По­сле это­го окри­ка все бы­ло по­слуш­но ис­пол­не­но, как и са­мый рас­стрел.
В этот по­след­ний день пе­ред каз­нью отец Ва­си­лий пи­сал:
«26/V. Про­шло и Воз­не­се­ние Гос­подне. Ка­кая сто­ит чу­дес­ная по­го­да! Как хо­ро­шо в ми­ре Бо­жи­ем да­же из тю­рем­но­го ок­на! Ка­кое теп­ло, ка­кой воз­дух, ка­кое чуд­ное го­лу­бое небо с ред­ки­ми пе­ри­сты­ми об­лач­ка­ми! А как те­перь хо­ро­шо, на­вер­ное, в по­ле, в ле­су, у нас в ого­ро­де! На­вер­ное, рас­цве­ла си­рень. Бо­же мой, как рвет­ся ду­ша ту­да, в род­ные ме­ста! И вот сре­ди эта­кой бла­го­да­ти ты не мо­жешь меч­тать ни о чем, кро­ме смер­ти, кро­ме при­бли­жа­ю­ще­го­ся кон­ца и рас­ста­ва­ния с этим пре­крас­ным ми­ром... Но, с дру­гой сто­ро­ны, ес­ли здесь так хо­ро­шо, ес­ли здеш­ний мир мо­жет быть так пре­кра­сен и при­вле­ка­те­лен, то как несо­мнен­но еще бо­лее пре­кра­сен и при­вле­ка­те­лен тот неви­ди­мый, небес­ный мир, где пре­бы­ва­ет в сла­ве Сво­ей Гос­подь со свя­ты­ми небо­жи­те­ля­ми! Ка­кая там долж­на быть ра­дость, ка­кое вос­хи­ще­ние, ка­кое бла­жен­ство! Апо­стол Па­вел го­во­рит по сво­е­му опы­ту, что и пе­ре­дать нель­зя кра­со­ты небес­но­го ми­ра, что нель­зя вы­ра­зить то­го вос­тор­га, ка­кой об­ни­ма­ет ду­шу всту­па­ю­щих в этот мир. Ес­ли это так – а это ведь так несо­мнен­но, – то что же, соб­ствен­но, жа­леть об этом здеш­нем ми­ре, ко­то­рый пре­кра­сен толь­ко из­ред­ка, да и в этой вре­мен­ной кра­со­те все­гда та­ит в се­бе мно­же­ство вся­ких стра­да­ний и вся­ко­го физи­че­ско­го и нрав­ствен­но­го без­об­ра­зия. По­то­му-то и Хри­стос го­во­рит в Свя­том Еван­ге­лии: “Не бой­тесь уби­ва­ю­щих те­ло, ду­ши же не мо­гу­щих убить” [Мф.10,28]. Зна­чит, про­сто толь­ко ма­ло­ду­шие на­ше за­став­ля­ет тре­пе­тать серд­це в ви­ду этой те­лес­ной смер­ти. И толь­ко этот мо­мент, этот миг ис­хож­де­ния ду­ши из те­ла, толь­ко он и тру­ден и стра­шен – а там и сей­час же по­кой, веч­ный по­кой, веч­ная ра­дость, веч­ный свет, сви­да­ние с до­ро­ги­ми серд­цу, ли­це­зре­ние тех, ко­то­рых здесь уже лю­би­ли, ко­то­рым мо­ли­лись, с ко­то­ры­ми жи­ли в об­ще­нии. И боль­ше не бу­дет тре­вог, не бу­дет пре­да­тельств, про­ис­ков, не бу­дет зла, гря­зи вся­кой, мел­ких и круп­ных са­мо­лю­бий, не бу­дет ни­че­го, что отрав­ля­ет нам здесь да­же ми­ну­ты и са­мой чи­стой ра­до­сти. Как все, те­перь за­га­доч­ное и та­ин­ствен­ное, рас­кро­ет­ся для осво­бож­ден­но­го ду­ха, как все сра­зу бу­дет по­нят­но, к че­му стре­мил­ся ум, че­го же­ла­ло серд­це!.. Все это, без­услов­но, так за­ман­чи­во, так увле­ка­тель­но, что дей­стви­тель­но сто­ит пе­ре­тер­петь этот неиз­беж­ный, все рав­но ра­но или позд­но, ко­нец жиз­ни. И во­прос, ка­кой ко­нец луч­ше в смыс­ле труд­но­сти: та­кой ли, на­силь­ствен­ный, или мед­лен­ный, есте­ствен­ный? В пер­вом слу­чае есть да­же неко­то­рое пре­иму­ще­ство – это на­си­лие, эта про­ли­тая кровь мо­жет по­слу­жить в очи­ще­ние мно­гих гре­хов, в оправ­да­ние мно­гих зол пе­ред Тем, Кто и Сам пре­тер­пел на­си­лие и про­лил кровь Свою за очи­ще­ние на­ших гре­хов. Моя со­весть го­во­рит мне, что, ко­неч­но, я за­слу­жил се­бе свою злую до­лю, но она же сви­де­тель­ству­ет, что я чест­но ис­пол­нял долг свой, не же­лая об­ма­ны­вать, вво­дить в за­блуж­де­ние лю­дей, что я хо­тел не за­тем­нять ис­ти­ну Хри­сто­ву, а про­яс­нять ее в умах лю­дей, что я стре­мил­ся вся­кую поль­зу, а ни­как не вред при­не­сти Церк­ви Бо­жи­ей, что я и ду­мать не ду­мал по­вре­дить де­лу по­мо­щи го­ло­да­ю­щим, для ко­то­рых все­гда и охот­но про­из­во­дил вся­кие сбо­ры и по­жерт­во­ва­ния. Од­ним сло­вом, пред су­дом сво­ей со­ве­сти я счи­таю се­бя непо­вин­ным в тех по­ли­ти­че­ских пре­ступ­ле­ни­ях, ка­кие мне вме­ня­ют­ся и за ко­то­рые я каз­нюсь. А по­то­му Ты, Гос­по­ди, при­ми эту кровь мою в очи­ще­ние мо­их гре­хов, ко­то­рых у ме­ня и лич­но, и осо­бен­но как у пас­ты­ря, очень мно­го. И ес­ли бы я знал и твер­до был в этом уве­рен, что Ты, Гос­по­ди, это вре­мен­ное стра­да­ние мое вме­нил мне хо­тя ча­стию в оправ­да­ние веч­ное, то я не стал бы и про­сить, не стал бы и же­лать из­ме­не­ния пред­сто­я­щей уча­сти. Вот этой твер­дой уве­рен­но­сти у ме­ня еще не хва­та­ет. Мя­теж­ным умом сво­им я все ко­леб­люсь, не луч­ше ли еще по­жить, еще по­тру­дить­ся, еще по­мо­лить­ся и под­го­то­вить­ся для веч­ной жиз­ни. Дай, Бо­же, мне эту твер­дую мысль, эту непо­ко­ле­би­мую уве­рен­ность в том, что Ты взгля­нешь на ме­ня ми­ло­сти­вым оком, про­стишь мне мно­го­чис­лен­ные воль­ные и неволь­ные пре­гре­ше­ния, что Ты со­чтешь ме­ня не как пре­ступ­ни­ка, не как каз­нен­но­го зло­дея, а как по­стра­дав­ше­го греш­ни­ка, на­де­ю­ще­го­ся очи­стить­ся Тво­ею Чест­ною Кро­вию и удо­сто­ить­ся веч­ной жиз­ни во Цар­ствии Тво­ем! Дай мне пе­ре­не­сти и встре­тить бес­тре­пет­но смерт­ный час мой и с ми­ром и бла­го­сло­ве­ни­ем ис­пу­стить по­след­ний вздох. Ни­ка­ко­го зла ни на ко­го нет у ме­ня в ду­ше мо­ей, всем и всё от ду­ши я про­стил, всем же­лаю я ми­ра, рав­но и сам зем­но кла­ня­юсь всем и про­шу се­бе про­ще­ния, осо­бен­но у вас, мои де­ти ду­хов­ные, мои де­ти род­ные, пред ко­то­ры­ми я боль­ше все­го мог быть ви­но­ва­тым. Дай­те и вы все мир ду­ше мо­ей, дабы я спо­кой­но мог ска­зать те­перь: ныне от­пу­ща­е­ши, Вла­ды­ко, ра­ба Тво­е­го с ми­ром.
Бла­го­сло­ве­ние Гос­подне на всех вас да пре­бы­ва­ет во ве­ки. Аминь.
Прот. В. Со­ко­лов»^[35].

Про­то­и­е­реи Ва­си­лий Со­ко­лов, Хри­сто­фор На­деж­дин, Алек­сандр За­озер­ский, иеро­мо­нах Ма­ка­рий (Те­ле­гин) и ми­ря­нин Сер­гий Ти­хо­ми­ров пре­тер­пе­ли му­че­ни­че­скую кон­чи­ну и бы­ли по­гре­бе­ны ря­дом с Ка­лит­ни­ков­ским клад­би­щем.

Игу­мен Да­мас­кин (Ор­лов­ский)

«Жи­тия но­во­му­че­ни­ков и ис­по­вед­ни­ков Рос­сий­ских ХХ ве­ка. Май».
Тверь. 2007. С. 76-122

При­ме­ча­ния

^[a] Ныне по­се­лок Бе­ло­омут Лу­хо­виц­ко­го рай­о­на Мос­ков­ской об­ла­сти.
^[b] Свя­щен­но­му­че­ник Илия (Гро­мо­гла­сов); па­мять 22 но­яб­ря/5 де­каб­ря.
^[c] Впо­след­ствии ар­хи­епи­скоп Твер­ской Фад­дей, свя­щен­но­му­че­ник; па­мять 18/31 де­каб­ря.
^[d] Фе­но­ме­но­ва.
^[e] Под­ви­зай­ся доб­рым по­дви­гом ве­ры, дер­жись веч­ной жиз­ни, к ко­то­рой ты и при­зван (1Тим.6:12).
^[f] То­нич­ка – дочь от­ца Ва­си­лия Ан­то­ни­на.
^[g] 9/22 мая празд­ну­ет­ся пе­ре­не­се­ние мо­щей свя­ти­те­ля и чу­до­твор­ца Ни­ко­лая из Мир Ли­кий­ских в Бар, пре­столь­ный празд­ник хра­ма, где слу­жил отец Ва­си­лий.

^[1] Стран­ник. 1904. Ян­варь. С. 98-113.
^[2] Бо­го­слов­ский вест­ник. 1910. Но­ябрь. С. 222.
^[3] Бо­го­слов­ский вест­ник. 1911. № 1. С. 416.
^[4] ЦИАМ. Ф. 2125, оп. 1, д. 1700, л. 217.
^[5] Мос­ков­ские цер­ков­ные ве­до­мо­сти. 1915. № 37. С. 528.
^[6] Там же. С. 529-530.
^[7] Мос­ков­ские цер­ков­ные ве­до­мо­сти. 1916. № 1. С. 5-6.
^[8] Ар­хи­вы Крем­ля. По­лит­бю­ро и Цер­ковь 1922–1925 гг. Кни­га 2. Но­во­си­бирск-Москва, 1998. С. 5.
^[9] Один­цов М.И. Рус­ские пат­ри­ар­хи ХХ ве­ка. М., 1999. С. 59-60.
^[10] Там же. С. 64.
^[11] ЦГАМО. Ф. 5062, оп. 3, д. 102 г, л. 280-282.
^[12] ЦИАМ. Ф. 229, оп. 4, д. 2521, л. 2.
^[13] Бо­го­слов­ский вест­ник. 1900. Де­кабрь. С. 361-362.
^[14] ЦИАМ. Ф. 2125, оп. 1, д. 1788, л. 7.
^[15] ЦГАМО. Ф. 5062, оп. 3, д. 102 а, л. 150.
^[16] Там же. Д. 102 в, л. 718.
^[17] Там же. Д. 102 г, л. 272.
^[18] ЦИАМ. Ф. 229, оп. 4, д. 1355, л. 2.
^[19] ЦГАМО. Ф. 5062, оп. 3, д. 102 в, л. 19 об.
^[20] Там же. Д. 102 г, л. 287, 289.
^[21] РГАДА. Ф. 1207, оп. 1, д. 995, л. 49.
^[22] ЦГАМО. Ф. 5062, оп. 3, л. 276.
^[23] Чер­ная кни­га («Штурм небес»). Со­ста­ви­тель Ва­лен­ти­нов А.А. Па­риж, 1925. С. 73.
^[24] ЦАОДМ. Ф. 3, оп. 3, д. 34, л. 86 об-87.
^[25] Там же. Л. 88 об.
^[26] ЦГАМО. Ф. 5062, оп. 3, д. 102 г, л. 283.
^[27] Ар­хи­вы Крем­ля. По­лит­бю­ро и Цер­ковь 1922-1925 гг. Кни­га 1. Но­во­си­бирск-Москва, 1997. С. 213.
^[28] ЦА ФСБ Рос­сии. Д. Н-1780, т. 2, л. 56.
^[29] Ар­хи­вы Крем­ля. По­лит­бю­ро и Цер­ковь 1922-1925 гг. Кни­га 1. Но­во­си­бирск-Москва, 1997. С. 218.
^[30] Там же. С. 219.
^[31] Там же. С. 221.
^[32] Там же. С. 224.
^[33] Ар­хив се­мьи Со­ко­ло­вых.
^[34] Ар­хи­вы Крем­ля. По­лит­бю­ро и Цер­ковь 1922-1925 гг. Кни­га 1. Но­во­си­бирск-Москва, 1997. С. 182.
^[35] Ар­хив се­мьи Со­ко­ло­вых.

Ис­точ­ник: http://www.fond.ru/