Вас не расстреляют

Рассказ отца Георгия

«Чтобы был понятен рассказ, я должен сделать небольшое отступление.

Когда-то я был игуменом монастыря в Калужской губернии. В один из приездов в Калугу иду я по улице и вижу: стоит женщина и кого – то поджидает. Увидев меня, быстро подошла и поклонилась. Лицо бледное, и такая скорбь на нем.…И она мне говорит:

– Батюшка, муж умирает, отойти от него далеко не могу, а его напутствовать скорей надо. Не откажите, зайдите к нам!

На счастье, у меня были с собой Святые Дары. Ввела она меня в дом, посмотрел я на ее мужа: совсем плох. Исповедал его, причастил. Он в полной памяти. Благодарить меня начал со слезами, а потом сказал:

– Горе у меня большое: я ведь купец, и пришлось дом заложить, а выкупить не на что, и его с аукциона продавать будут. Вот теперь умираю, и семья неустроенной остается.

Жалко мне его стало.

– Не горюйте, –говорю, – может быть, Господь даст, и я вам как-нибудь помочь сумею.

А сам скорей вышел от купца и вызвал духовного сына, тоже купца.

Тот смекнул, в чем дело, и когда аукцион был, сумел нагнать за дом цены до 25 тысяч. Дом купил город, из полученных денег 7 тысяч пошло на погашение залога, а 18 внесли в банк на имя жены умирающего купца.

Тут уж я с отъездом в монастырь задержался и после всех денежных операций пошел к больному рассказать об удачном окончании дела. Он еще жив был, благодарил меня, что я спас его семью от бедности, и к вечеру умер. Хоронить его я не остался, а поспешил в обитель, да за разными событиями так про него и забыл.

Прошло много лет... Был я арестован, и пришлось мне сидеть в камере смертников, вместе со мной находилось 37 человек.

Почти каждую ночь к нам приходили и забирали на расстрел 5-6 человек. Таким путем осталось нас семеро.

Как – то днем подошел ко мне сторож тюремный и шепнул:

– Готовьтесь, батюшка, сегодня я получил на всех вас список. Ночью увезут.

Я передал своим соузникам слова сторожа. Нужно ли говорить, что поднялось в душе каждого из нас? Хотя мы знали, что осуждены на смерть, но она все стояла за порогом, а теперь собиралась его переступить...

Не имея сил оставаться в камере, я надел епитрахиль и вышел в глухой, без окон коридор помолиться. Я молился и плакал так, как никогда в жизни, слезы были до того обильны, что насквозь омочили шелковую вышивку на епитрахили, она слиняла и растеклась разноцветными потеками.

Вдруг я увидел возле себя незнакомого человека: он участливо смотрел на меня, а потом сказал:

– Не плачьте, батюшка, вас не расстреляют.

– А кто вы? – удивился я.

– Вы, батюшка, меня забыли, а у нас здесь добрые дела не забываются, – ответил человек. – Я тот самый купец, которого вы в Калуге перед смертью напутствовали.

И только этот купец из моих глаз ушел, как вижу, в каменной стене коридора брешь образовалась, и я через нее увидел опушку леса, а над ней в воздухе свою покойную мать. Она кивнула мне головой и сказала:

– Да, Егорушка, вас не расстреляют, а через 10 лет мы с тобой увидимся.

Видение окончилось, и я опять очутился возле глухой стены, но в душе моей была Пасха! Я поспешил в камеру и сказал:

– Дорогие мои, благодарите Бога, нас не расстреляют, верьте слову священника (я понял, что и купец и матушка говорили обо всех нас).

Великая скорбь в нашей камере сменилась неудержимой радостью, мне поверили, и кто целовал мои руки, кто плечи, а кто и сапоги. Мы знали, что будем жить!

Прошла ночь, и на рассвете нас перевезли в пересыльную тюрьму. Оттуда я попал в Б – ки, а вскоре по амнистии был освобожден и жил последние годы при монастыре; шестеро же моих соузников стали моими духовными детьми».