Святой

Есть такой тип церковных тетушек: ездят из прихода в приход, ссылаясь на чьи-то благословения, передают батюшкам приветы неведомо от кого, поклоны от незнакомых братии и сослужителей, и рассказывают всякие новости: рассказывают, рассказывают... Ну, думается, коли уж такие тетушки есть, наверное, они зачем-то нужны. Впрочем, не знаю. А один старый архиерей, - кстати, весьма серьезный философ, - называл их: "шаталова пустынь" и утверждал, что они, напротив, ни для чего не нужны. Поди, разберись тут...

И вот три таких тетушки заявились в храм к моему приятелю, когда мы как раз собирались уезжать в Троице-Сергиеву лавру. "Благодать-то какая, - говорят, - и нас возьмите!" Посадили их на заднее сиденье.
Дорогою двое из них тараторили, не переставая. Сначала сказали, что приехали по рекомендации Виктора из Псковских Печор, с которым приятель мой будто бы служил в армии. Тот вспоминал-вспоминал, и что-то плохо у него получалось: немудрено - все ж таки прошло тридцать лет... Потом нам поведали, что у диакона Николая из какой-то епархии родился четвертый сын, а у протоиерея Петра - восьмая дочка. Мы очень порадовались за отцов, о существовании которых даже не подозревали, и которые, между тем, настругали столько детишек. Далее начались рассказы о мироточениях и других чудесах, перемежавшиеся разными сплетнями, так что пришлось тему разговора сменить:

- А что это подружка ваша молчит? - спросил мой приятель.

- Да она только начала воцерковляться: еще стесняется батюшек, - в суетливости своей они не заметили, что добродетельную скромность поставили человеку в укор...

Однако тут же набросились на попутчицу с уговорами и увещеваниями. Некоторое время она сопротивлялась, повторяя: "Да кому это интересно?" – но, в конце концов, согласилась рассказать какую-то свою историю.
Дело происходило в конце пятидесятых годов, когда рассказчица была студенткой. Жила она тогда в Симферополе.

Случилось с ней сильное недомогание, и отвезли ее на "скорой" в больницу. И вот лежит она в приемном покое и час, и другой, и третий... Сознание временами стало покидать ее, а возвращалось все реже и реже... Вдруг сквозь мглу, сквозь пелену видит она: спускается по лестнице старичок в белом халате. Медленно спускается, осторожно, перила цепко так перехватывает... Подошел он, склонился над ней, - а глаза у него - белесенькие, словно слепые. И спрашивает дежурную медсестру:

- Давно привезли?

- Часа три, наверное, если не больше.

- А почему не оперируют?

- Партсобрание ведь! Отчетно-выборное! Не велели тревожить ни в каком крайнем случае.

Он приказал:

- Быстро в операционную! - и добавил: - Ей осталось жить двадцать минут...

Здесь сознание снова покинуло умирающую. Очнулась она уже в операционной: на стене висела икона Пресвятой Богородицы, и слепенький старичок молился перед этой иконой...

- Я успела подумать, - вспоминала рассказчица, - что мне страшно не повезло: мало того, что хирург - слепой, так еще и время теряет, хотя сам сказал, что осталось двадцать минут. И вдруг я - безбожница, комсомолка, выбросившая бабушкины иконы, - взмолилась: "Пресвятая Богородица, спаси!" Я знаю, что говорить не могла - рот у меня пересох, и губы не шевелились: я обращалась к Богородице мысленно, но старичок, подойдя ко мне, сказал: "Не тревожься - спасет"...

Операция прошла замечательно, и больную через несколько дней выписали. Спустя годы узнала она, что оперировал ее Симферопольский архиепископ Лука - великий хирург Войно-Ясенецкий... Такая история.

В лавре мы с приятелем занялись своими делами, а тетушки отправились восвояси.

Впоследствии рассказчица стала монахиней одного из женских монастырей. А подружки ее все снуют и снуют по приходам.